Маленькая женщина Большого

— Это я у вас должен спросить, че случилось? — я не рявкаю во всю мощь легких только потому, что тут дочь и внучка. А если б не они, то…

Было бы громко.

Потому что уже по первому беглому взгляду становится понятно, что тревога ложная, и ничего с моими девочками не произошло. А, значит, можно выдохнуть. Это первая основная задача.

И после нее — еще две дополнительных: запихнуть бьющееся в горле сердце обратно в грудную клетку и не разорвать, к херам, этого долболоба позади меня, так сильно напугавшего.

— Папа… — Вася, переложив Алису с рук на чистую простынку рядом с собой, поднимает на меня огромные, полные слез и тревоги глаза, и я понимаю, что не прав в основных своих выводах. С моими девочками что-то произошло. По крайней мере, с одной из них — точно.

— Вася, что случилось? — я не обращаю больше внимания на посторонние помехи, в виде двух замерших парней, иду прямо к дочери, — почему плачешь? Что-то с Алисой?

Последнее предположение — ножом по сердцу и кровью в горле. Потому что врачи только едут еще, и я чувствую дикую, невозможную и бесячую беспомощность в этой ситуации. Я ничего не могу сделать. Случись что — я тупо ни на что не способен!

Черт!

Вот как знал, не надо было отпускать Воробушка! Идиот!

— Нет, с ней все хорошо… — Вася кидает взгляд на молчаливо изучающую меня Алису, — по крайней мере, я так думаю…

— Она почему не спит? — спрашиваю я, чуть успокоившись. Что-то определенно произошло, пока я с Бешеным занимался будущей дележкой еще не полученного пирога. Но это “что-то” не имеет отношения к самочувствию дочери и внучки. И это уже — гора с плеч.

— Она недавно проснулась, — говорит Вася, — скоро будет кушать и снова спать…

— Она так смотрит… — Я тяну руки, ужасно хочу снова подержать внучку.

И Вася помогает мне аккуратно взять Алису.

— Она еще ничего не видит толком. И лиц не различает, — ревниво говорит наблюдающий у дверей Камешек.

— Все она различает, — я в этом уверен, потому что взгляд у внучки куда осмысленней, чем у ее папаши. Не важно, которого. И это хорошо. В нашу породу пошла девочка.

— Так я не понял, — снова заводит Лисенок, зафиксировав в проеме двери еще и своего папашу. Тот, конечно, не бежал, но шел вполне себе быстро. И морду теперь имеет крайне сложную, потому что, как и я, ожидал треша. — А чего случилось-то?

— Это ты у своего приятеля придурковатого спроси, — отвечаю я, наблюдая, как Алиса хватает меня за палец своими малюсенькими пальчиками, и буквально умирая от удовольствия и нежности. — Он пригнал меня сюда.

— Да я просто сказал, что Васе ваша помощь нужна… — бормочет Камень, явно обескураженный моей реакцией, — а вы как рванули… Я пока догнал…

— Плохо бегаешь! — сдержанно рычу я, поднимая взгляд на Камня, — мощный проеб с твоей стороны.

— Да блин… — закатывает он глаза, переглядывается с Лисенком, но тот умнее в этот раз. И потому помалкивает.

Его отец проходит в комнату, пару секунд изучает нахмуренное личико Алисы, брови его разглаживаются, а взгляд становится мечтательным.

— Глаза у нее наши, — говорит он уверенно.

— Да с хера б ли? — возмущаюсь я, Бешеный открывает рот, чтоб выкатить какой-то, вообще никому не интересный и не нужный аргумент, но тут нас прерывает Вася.

— Пап, я тебя просто хотела попросить о помощи…

Я поворачиваюсь к дочери, смотрю на нее.

Она меня о помощи просит.

Впервые.

Это… Это нечто.

— Говори, Вась.

— Да блин, малышка, — влезает не вовремя Лисенок, — я же сказал, что мы решим!

— Да как вы решите? — вздыхает Вася, — а папа… Он может. Он быстрее сделает.

— Вот вообще не факт, — бубнит Камень от двери.

— Да, обидно сейчас было, малышка, — вторит ему Лисенок.

— Пасти закрыли, — командую я, потеряв терпение, — Вася, говори.

Бешеный забирает у меня Алису, садится в кресло, по пути прихватив с импровизированного пеленального столика, который соорудили молодые папаши, пеленку и накинув ее на себя на манер салфетки.

Я с уважением отслеживаю его действия и думаю, что у Бешеного, в отличие от меня, кое-какой опыт общения с совсем мелкими детьми есть. По крайней мере, он понимает, что нехер соваться а грудничку с голым торсом. А я вот — не догнал. Стыд и позор, блядь.

Но это все потом. Почитаю нужную информацию, Воробушка верну и раскручу на инструктаж. В перерывах между сексом, само собой.

А пока что…

— Мне нужно узнать, что с моей подругой, — начинает Вася. Делает паузу, собираясь с мыслями, и выдает короткую, но емкую историю.

У нее есть подружка, какая-то там певичка, я не в курсе вообще, кто такая, не слышал никогда ее, да и не хочу. Мне песен Васи моей за глаза. Каждый раз, как слышу, на слезу пробивает. Даже стыдно.

Но не важно. Важно, что эта девчонка, чуть старше самой Васи, когда-то ей очень нехило помогла, и у них потом отличный тандем случился. Контачили они хорошо на профессиональном уровне. Правда, в последнее время Вася чуть-чуть отошла от активной фазы в творчестве, в уставала сильно, нервничала из-за каждого негативного комментария, переживала, что песня не зайдет, и прочее, мало понятное мне, но явно очень важное для нее.

И вот сегодня от этой девочки пришло странное голосовое. Я его прослушал, заценил подрагивающий голос, переходящий в тихий шепот. И нервяк в интонации.

Эта Ирина говорила, что пока не сможет работать, не сможет отвечать на сообщения, и найдется сама, когда все наладится.

После этого она отключилась и теперь вне зоны доступа.

— Так может она с каким-нибудь мужиком свалила отдыхать? — резонно предполагаю я.

— Нет. Это не ее стиль. Она всегда на связи. — Вася снова смотрит на меня, в глазах мольба и отчаяние, — папа… Я ее знаю. Понимаешь, что-то случилось. Она одна совсем, никого нет… И она в последнее время была такая напряженная… А я чувствовала, но ничего не делала! Вот что я за подруга? Она меня спасла же! А я… С ней что-то случилось, папа! Пожалуйста!

— Да не волнуйся, — говорю я, присаживаясь к Васе и обнимая ее. И черт… Это словно перышком по шрамам… Нежное прикосновение.

До сих пор ведь не могу до конца осознать, что дочь обнимаю.

Что у меня дочь есть.

Нежная, ранимая, такая похожая на мою маму в молодости…

Когда я впервые увидел Василису, там, в доме у Бешеного Лиса, то в глаза бросилось сходство с Ларой, ее матерью.

А теперь, чем больше смотрю, тем больше понимаю, что от Лары там — только чуть-чуть внешки. А все, что внутри, доброта, искренность, открытость, ранимость, доверчивость и вместе с тем острый, несгибаемый железный стержень — это все прямо как у мамы моей.