Малышок

–  Стой, жилу сорвешь!
– сказал Костя и стал помогать. После того как все станки получили полный запас заготовок,

Костя спросил:

–  Значит, тамга тебе ни к чему, коли меня слушать не хочешь? Вот и ладно.

–  А ты и обрадовался, - насмешливо сказал Сева, швырнув рукавицы в шкафчик.
– Не радуйся. Не мне тебя слушать. Ты меня слушать будешь… - Он полез зачем-то в шкафчик, закрылся от Кости дверцей и вдруг проговорил незнакомым, будто очень далеким голосом: - Если бы ты знал, что они с Каменкой сделали. Они ее в зону пустыни превратили, гады проклятые!
– Он помолчал, захлопнул шкафчик и поднялся с красными пятнами на щеках, но спокойный, будто натянутый.

– Ну, чего смотришь?
– прикрикнул он на Костю.
– Я сейчас одну штуку пойду искать, а ты… поработай на двух станках!

Это было большое решение: Сева несколько раз отклонял предложение Кости работать на пару и делал это из принципа - не хотел, как он выражался, обезьянничать с Кати Галкиной. Теперь, к великой радости Кости, он вдруг отказался от этого глупого принципа.

Как только резец прошел половину заготовки на его станке, Костя пустил станок товарища. Девочки подошли посмотреть, что получается.

–  Зачем ты бегаешь от станка к станку? Совершенно лишнее, - тотчас же стала советовать Катя.
– С твоего места хорошо видно, что делается на Булкином станке. Зачем ты торопишься? Вот смешной!

Когда пришло время ставить новую заготовку, она предложила:

–  Давай помогу, гога-магога!

–  Не трожь!
– отказался он и действительно успел все сделать, потому что заставил себя не торопиться, и оказалось, что времени достаточно.

Установив заготовку, он, умышленно замедляя движение, направился к своему станку.

–  Вэри вэл!
– невольно признала Катя.

Леночка тоже одобрила:

–  Ой, трэ бьен!

Костя уже знал, что это по-английски и по-французски значит «очень хорошо».

–  Саво!
– сказал он.

–  Что такое?
– удивилась Катя.

–  Хорошо! Вогулы-манси так говорят, - пояснил Костя.
– Думаешь, мы не умеем по-непонятному?

Появился Сева. Он осторожно нес две баночки из-под консервов, наполненные водой и сплющенные так, что на них получились носики. Одну он отдал Косте, сказал: «Вот, гляди!» - вылил немного воды на резец, и сталь в ответ благодарно зашипела.

–  Охлаждать надо!
– пояснил Сева.
– Лучше будут резцы при обдирке стоять.

–  Я, конечно, тоже об этом думала, - сказала Катя Леночке.
– Надо непременно попросить баночки в столовой, там их много.

Все это в целом было удивительно. Сева впервые позаботился о станке, предложил правильное дело и этим не ограничился - собрал свои и Костины запасные резцы и сказал:

–  Неси в заправку, я на двух станках работать стану.

Девочки во все глаза следили, как поведет себя Сева, который теперь был самым «слабым звеном» за колоннами. Не обращая на них внимания, он подошел к станку Кости и нажал кнопку «стоп».

–  Зачем остановил?
– встревожился Костя.

–  Нужно, чтобы один станок опережал другой ровно на полоперации, тогда можно все успеть, - объяснил Сева.
– Соображать надо. Ну, кто с кем заодно?

–  Нынче я с тобой заодно, - широко улыбнувшись, признал Костя.

–  Значит, не дашь тамгу?

–  Не… Коли ты так будешь робить - дам!

–  То-то!
– невесело усмехнулся Сева.

– Я тебе покажу, кто такой Булкин-Прогулкин!

В тот день случилась еще одна удивительная вещь. Перед самым гудком Катя приказала Леночке управляться с двумя станками, взяла железный лист с длинной проволочной ручкой, на котором ребята таскали стружку, и начала уборку.

–  Сам сделаю, - остановил ее Костя, когда она подошла к его станку.

–  А может быть, я не хочу быть в долгу!
– строптиво ответила она.

Она нарочно нагребла большой ворох стружки и потащила лист к транспортеру. Было трудно, но Катя наклонилась вперед и закусила губы с такой решимостью, что стало ясно - ни за что не отступит поперечная душа. Вернувшись с пустым листом, она нагребла еще больше стружки и вдруг опустилась на стеллаж.

–  Ножки не держат, - пожаловалась она шутливо, но губы ее покривились.
– Ничего, не сахарная!…

Сева - да, Сева Булкин!
– схватился за ручку листа и подтащил к транспортеру.

Как-то получилось, что с завода вышли все вчетвером: впереди Костя, за ним девочки, а поодаль Сева. Он плелся на такой дистанции, чтобы быть в компании, в то же время не теряя права сказать: «Я иду домой самостоятельно». Сначала девочки весело болтали, а потом Костя услышал испуганный голос Леночки:

–  Катя, ты что?… Что ты балуешься!

Он обернулся и увидел, что Катя сидит на земле.

–  Все качается, - тусклым голосом, с трудом проговорила Катя и оперлась руками о землю.

–  У тебя голова закружилась, - догадалась испуганная Леночка.

Она заставила Катю подняться, взяла ее под руку и сказала Косте:

–  А ты под другую руку возьми. Она заболела.

–  Сама дойду… - слабым голоском возразила Катя и засмеялась: - Малышок, смотри - Ойка язык высунула…

–  Ты же знаешь, что это у меня условный рефлекс. Я всегда язык высовываю, когда… Ой, она опять села!

–  Весь холм качается, - сказала Катя, ощупывая снег.
– Как противно… Я сейчас умру…

–  Мы с Севолодом ее под руки потащим, а ты, Ленушка, сзади толкай, - распорядился Костя.

Кое-как они доставили Катю домой.

Так она заболела в первый раз. Она лежит на диване в гостиной, бледная и худенькая, такая худенькая, что душе вовсе не в чем держаться. Даже глаза - драчливые глаза - призакрылись и вот-вот погаснут… В доме тихо… Леночка побежала домой ужинать, бабушка перестала охать, Сева в боковушке пьет чай со свистом, хмуро переживая сегодняшний день, а Костя сидит на медвежьей шкуре и, обхватив колени руками, смотрит в огонь.

ЧУДЕСА

Несколько дней прошло. Катя болела - не с кем было Леночке шушукаться, не слышно было за колоннами небрежного Катиного голоска. Хорошо, что теперь у Кости прибавилось забот, так как у них с Севой стало правилом работать на пару, и приходилось особенно следить за напарником. Сева изменился сильно. То работал очень хорошо, старался сделать так, чтобы Костя был с ним заодно, то вдруг все валилось из рук, и ему приходилось быть заодно с Костей. В такие минуты лучше было его не трогать.