Малышок

–  Не осрамимся!
– возразил Костя.
– Лодырничать не будем - так не осрамимся.

–  Решено! Читаю дальше… - И Зиночка прочитала всю присягу, которая начиналась словами: «Мы, юные патриоты любимой Родины, принимаем торжественную присягу в том, что…»

–  Все очень хорошо, только я не согласна!
– сказала Катя, как только Зиночка кончила читать.
– Там написано, что мы должны вырабатывать сто пятьдесят процентов нормы, а это мало.

И Костя тоже забеспокоился: сто пятьдесят процентов казались ему великолепным достижением.

–  Мало, мало!
– затвердила Катя.
– Сейчас докажу. Наша норма - двадцать «труб» на станок, восемьдесят «труб» на четыре станка. Восемьдесят - это сто процентов. Теперь три станка будут только обдирать заготовки. Значит, каждый должен ободрать не двадцать, а сорок заготовок, а три черновых станка - сто двадцать. Ведь так? А отделочный станок их все отделает, получится сто двадцать готовых «труб». Сто двадцать в полтора раза больше, чем восемьдесят. Полтора раза - это сто пятьдесят процентов. Подумаешь, геройство - давать полторы нормы! Мы с Леночкой делали и по двадцать пять «труб». Значит, теперь можно ободрать на каждом станке пятьдесят заготовок, а на трех станках - сто пятьдесят. Я сейчас высчитаю… Мы с Леночкой недавно повторили проценты…

–  Сто восемьдесят семь процентов, - опередила ее Зиночка.
– Только, ребята, знаете, я не советую сразу брать такое обязательство. Ведь надо привыкнуть к бригадной работе. Я советую сто шестьдесят…

–  Вот так мало!
– невольно заметил Сева, который до сих пор молчал.

Вспомнив разговор с Мингареем, Костя стал смелее.

–  Сто шестьдесят сробим, - сказал он.

–  Испугался!
– пожала плечами Катя.
– Я за сто семьдесят пять.

–  А ты как думаешь, Сева?
– продолжала опрос Зиночка.

Скрывая невольную улыбку, Катя наклонила голову, но все поняли, что она подумала: она подумала, что Сева тем более испугается.

–  Мы с Малышком вчера тоже по двадцать три сделали, - ответил Сева спокойно.
– Без смены резцов ободрать пятьдесят заготовок нетрудно. Я за сто восемьдесят пять процентов, а то и мараться не стоит.

–  Он форсит!
– вскочила Леночка.
– Он только что говорил, что полторы нормы не мало, а теперь… Он всегда хочет всех удивить… Это нехорошо с твоей стороны, Сева! Мы серьезно, сознательно, а ты форсишь!

–  Кто форсит?
– спросил Сева и покраснел.
– Только ты сознательная? Протри очки, а то они запотели.

–  Не приставай к моим очкам! Очки в комнате не потеют!
– отмахнулась Леночка.
– Как тебе не стыдно!…

–  Ставлю на голосование!
– крикнула Зиночка и постучала карандашом о стол, чтобы оборвать ссору.
– Кто за сто семьдесят пять, как предлагает Катя?… Ты, Леночка?… Ага, теперь и ты, Костя… Сева остался в меньшинстве… Итак, записываю: «Обязуемся выполнять ежедневно не меньше ста семидесяти пяти процентов общебригадной нормы». Все в порядке!
– Она вдруг сделала страшные глаза: - А кто будет командиром? Мы забыли о командире. И о политруке. Так нельзя!

–  Вношу предложение!
– выступила Катя.
– Командиром пускай будет Малышок, а политруком Леночка.
– И она стала защищать свое предложение: - Если бы не Малышок, мы не додумались бы переналадить станок, и он за дружбу, а Леночка скоро будет комсомолкой.

–  Ты согласен, Сева?
– спросила Зиночка.

–  Ладно, - ответил он.
– Только Малышок любит власть показывать.

Совещание кончилось.

Леночка побежала домой за патефоном, а Сева и Костя принялись рассматривать золотых рыбок в аквариуме.

–  Думаешь, если я в бригаду вступил, так в тайгу не пойду?
– тихонько сказал Сева.
– Пообещал к золоту дорогу открыть, а потом под бригаду подвел. Я понимаю твою дипломатию…

Командир бригады даже рот открыл: он и думать забыл о тайге, о тамге, о синем тумане и золоте.

–  А… а как же ты присягу дашь?
– спросил он.

–  Не бойся, мой гражданский долг будет выполнен, - туманно ответил Сева.

Леночка пришла с патефоном, и начались танцы. Сева всех удивил - он хорошо танцевал и вальс, и падеспань, и польку.

Держался он очень культурно, даже подвинул Зиночке стул, когда она устала.

–  Знаешь, Малышок, я будто и не болела!
– радостно сказала Катя.
– Больше не хочу сидеть дома. Скучное, в общем, занятие… Я все думаю, как мы будем работать в бригаде, даже из-за этого сбиваюсь, когда танцую. А ты совсем не умеешь танцевать?

–  На присядку могу да кадриль…

–  На присядку только в ансамбле песни и пляски танцуют. Я в клубе «Профинтерн» видела. А кадриль в городе совсем не в моде.

Все равно Косте нравилось заводить патефон, ставить пластинки и смотреть, как веселится Катя.

Глава седьмая

ПЕРЕМЕНЫ

Утром Костя на минутку забежал в термический цех поделиться с Ниной Павловной своими радостями - и удивился. Запудренные цементом каменщики бетонировали рядом со старой свинцовой ванной новые фундаменты, а электрики устанавливали большую мраморную доску - распределительный щит.

В стороне стояли Нина Павловна и Дикерман. Она посмотрела на Дикермана, Дикерман посмотрел на нее, и трудно было сказать, кто из них больше взволнован.

–  Как это неожиданно!
– сказала Нина Павловна.
– Как гром с ясного неба! Что будет?

–  А что будет?
– пробормотал Дикерман.
– Будет то, что требуется. Будем сыпать «рюмки», как семечки.
– И он озабоченно потер ладонью щеку, заросшую седой щетиной.

–  Будем давать «рюмку» при двадцати пяти процентах брака… - с тревожной усмешкой напомнила Нина Павловна.

–  Почему двадцать пять, когда всего пятнадцать - двадцать?
– немного рассердился Дикерман.

–  Я не считаю условного брака и вам не советую, - строго остановила его Нина Павловна, и ее брови сошлись.
– Надо давать совершенно безупречную «рюмку». Условный брак - это все-таки брак.

–  Так что вы хотите?
– уже по-настоящему рассердился старший калильщик.
– Я вас не понимаю! Будем воевать с браком, вот и всё. Как вам это нравится! Главк принимает наш метод закалки тонкостенных деталей, сам обком партии поздравляет нас по телефону, вас назначают начальником цеха, о нас пишут вот такую статью в газете, - и он отмерил руками целый метр, - а вы всё недовольны.
– Он увидел Костю, обрадовался, что нашел слушателя, и спросил его: - Скажи, разве это не смешно?