Малышок

–  Э, нет, такого работника не отдадим!
– решила Зиночка и придержала Костю за ватник.

Все равно - Костя стал последним в первой бригаде заводских ребят, а Миша - первым в своей бригаде, так что получилось рядом. Оркестр заиграл. Ребята поскорее сбросили снег с трассы, кайлами разбили промерзший слой земли, и в обе стороны полетели первые сыпки. Костя не спешил: он достал напильник, подточил лопаты, свою и Мишину, потом поработал так, чтобы немного согреться, снял ватник и шапку и взялся за лопату по-настоящему, чтобы совсем отогнать морозец.

–  Простудишься, - сказал Миша.

–  Не дует, - успокоил его Костя.

– А хоть бы и дуло - работа что шуба.

–  Попробуем и мы… Если простужусь в невидимой шубе, чихать буду за твой счет.

Они работали и разговаривали. Услышав, что Балакин помог Косте совладать со станком и что за колоннами организуется фронтовая бригада, Миша сказал:

–  Вот теперь я окончательно уверен, что ты не побежишь за золотом. Тебя захватила работа - значит, ты нашел самое дорогое золото. Правда?… (Костя мысленно согласился с ним.) А теперь объясни: почему у тебя дело подвигается быстрее, хотя ты как будто и не спешишь?

–  А ты торопыга-недопрыга, - улыбнулся Костя.
– Ты лопату рукой не подгоняй. Ты ее ногой в землю жми… А коли бросаешь, на руку понадейся да маленько за лопатой качнись. Не спеши кидать да тяжелей набирай. Намаешься меньше, а сработаешь что надо.

–  Оказывается, ты и по лопате мастер, - засмеялся Миша.

Рядом с Костей на землю легла тень. Он поднял глаза и увидел Мингарея Бекирова. Знатный бригадир Северного Полюса стоял подбоченившись и улыбаясь.

–  А ты, Миша, по лопате не мастер, - сказал он.
– Что же ты от Малышка отстаешь? Придется тебя проработать.

–  А ты что гуляешь, указчик?

–  Смотрю, как кто ударничает.
– Он подмигнул Косте.
– Молотком и лопатой ты умеешь… А станок зачем сломал? Станок - не лопата, а? Нехорошо, башка! Станок сломал - медаль не получил. Лучше бы ты молотком стучал.

Он говорил добродушно, шутливо, но напоминание о станке и о медали оскорбило Костю.

Не ответив Мингарею, он изо всех сил налег на лопату и густо покраснел.

–  Ты, Мингарей, не трогай его, - сказал Миша.
– Дело со станком прошлое. А сейчас Малышок придумал такую штуку, что ему сразу две медали дадут. Придется твоей знаменитой бригаде накрыться.

–  Да ну!
– притворно испугался Мингарей.
– Ай-яй-яй, что теперь делать будем! Хоть ложись и помирай…

Набрав лопату потяжелее, Костя бросил землю под ноги обидчику.

–  Отойди, засыплю!
– крикнул он.

–  Мы тебя, Малышок, в упаковке помним, - медленно проговорил Мингарей, сузив глаза и выпятив грудь.
– Ты нам горячо сделал. Снайперские молотки нас тарой засыпали. Только мы не испугались, башка, - мы комсомольцы! У нас теперь рационализация. Нам деталей на сборку и упаковку не хватает… Что ты мне землю на ноги валишь? Ты деталями меня завали - это будет дело!

–  Завалим!
– сердито пообещал Костя.

–  Ну, гляди - осрамишься, я смеяться буду. Имей в виду…

Переваливаясь с ноги на ногу, он пошел вдоль траншеи, проверяя, кто как работает, задирая и подзадоривая ребят.

–  Вот так он всегда, - сказал Миша.
– Он работник отчаянный. Работает так, что искры сыплются. Бригада у него завидная. Тарный цех сначала прижал упаковку, а они не сдались, всё лучше работают, знамя не уступили. Богатыри!

– Он помолчал и добавил: - А ты напрасно ему под ноги землю бросил. Знаешь, есть такие люди, у которых самолюбие с мозолем. Чуть тронешь - и пропало дело.

–  А пускай не задирается…

Со склона холма была видна вся трасса канавы, шумно кипевшая народом.

Уже всем ребятам стало жарко - ватники и шапки полетели в снег. Запестрели, как цветы, ситцевые рубашки, вязаные кофточки, свитеры - белые, красные, желтые, синие.

Когда оркестр переставал играть, все кричали: «Музыка, землю заставим копать!» - и оркестр снова брался за свое дело.

Тут и там не обошлось без баловства. Кто-то швырнул в Мишу снежком, Миша ответил тем же.

–  Знаешь, Малышок, - признался он, - я, кажется, немного устал, а до центра земного шара еще далековато. Не пора ли отдохнуть, как ты думаешь?

Друзья пожевали хлеба и устроились на солнышке отдохнуть. Миша принялся рассказывать о филиальских делах, но Костя и слушал и не слушал. Он думал о том, как сложатся дела в бригаде, не получится ли смех на весь цех. Да что там - на цех! На весь завод, филиал… Даже страшно подумать, что будет тогда.

Вдруг Миша залепил ему лицо снегом. Костя в шутку полез драться, они повалились в снег и барахтались до тех пор, пока Миша не осилил.

–  Ты же сам захотел снега!
– со смехом объяснил он.
– Я тебя спросил: «Хочешь снега?» - а ты сказал: «Да». О чем ты думал, когда, как попка, смотрел на белый свет?

Снова загремели барабаны, заухала большая труба и запищала маленькая. Все взялись за лопаты, и упорнее всех работал Костя, чтобы отогнать беспокойные мысли.

Раньше всех отработалось солнце и пошло на закат. Оркестр заиграл последний марш. Ребята оделись, покачали Мингарея за то, что он глубже всех зарылся в землю, отнесли инструмент на место. Филиальские побежали садиться в автобус, и Костя проводил друга.

–  Прощай, башка!
– сказал Мингарей и протянул Косте руку.
– Помни наш разговор!

–  Не забуду!
– с достоинством ответил Костя. Автобус запыхтел и укатил.

175

В доме Галкиных были гости.

Вернее, одна гостья - Зиночка Соловьева, а Леночка не считалась, так как она весь день провела возле Кати.

–  Теперь все в сборе!
– обрадовалась Зиночка, увидев Костю.
– А я уже прочитала ваш план. План очень подробный. Вот видите, как вы хорошо начали дело! Я говорила Сергею Степановичу о бригаде. Он вполне одобряет. Напрасно, Леночка, ты боялась, что у вас не получится дружно.

–  Нет, вчера все помирились, - сказала счастливая Леночка.
– Это Катя… Не отрицай, Катя, это ты со всеми помирилась.

–  Я тоже кое-что сделала, - сообщила Зиночка, прижимая ладони к щекам, которые после свежего воздуха разгорелись в тепле.
– Я написала текст присяги.
– Она стала посередине комнаты и торжественно, с выражением прочитала: - «Боевая присяга фронтовой молодежной бригады». Ваша фронтовая бригада будет первой в молодежном цехе, и нам никто не простит, если мы осрамимся…