Малышок

ОДИН ЗА ТРОИХ

Он сначала не понял, что случилось. За колоннами уже горел свет, и все черновые станки, все три черновых станка работали. От станка к станку ходил Сева, осторожно и легко, будто двигался по ниточке, готовой порваться. Лицо у него было непривычно оживленное, какое-то светлое, красивое, точно освещенное еще одной яркой лампой. Он остановил станок, снял ободранную деталь, зажал новую заготовку, пустил станок, проходя мимо другого станка - охладил резец, а на третьем ловко сменил заготовку и продолжал путешествие.

Острая зависть пронзила сердце Кости. Но это была не только зависть - это было также восхищение. «Ты, гляди, наделаешь делов», - хотел он сказать товарищу, но промолчал, потому что его руки зачесались, загорелись. Он мысленно повторял каждый шаг, каждое движение, сделанное Севой, и не сразу заметил Герасима Ивановича… Между колоннами появилось несколько ребят из цеха. Все молча смотрели, как Булкин управляется с тремя станками.

Для того чтобы успокоить руки, Костя стал за отделочный станок, к которому его всегда тянуло. Побежала, заструилась синяя, горячая стружка. Старый мастер посветлел, шуганул зрителей: «Дела другого нет - семерым на одного глазеть!» - присел на стеллаж возле Кости и призадумался. Всего два работника было за колоннами, и все же продолжалась жизнь, весело звякали отделанные «трубы».

По порядку, заведенному Костей, каждый токарь, сдав обдирку отделочнику, ставил под своей фамилией на доске показателей меловую единичку - так велся учет соревнования внутри бригады. Взяв мелок, Костя провел под всеми единичками толстую черту. Это означало, что за колоннами случилось что-то очень важное.

Как только раздался гудок, Герасим Иванович скомандовал:

–  Шабаш!

Станки замерли, и ребята подошли к мастеру.

–  Заболела Галкина, - сказал он.
– Доктор говорит, придется отпуск дать - может быть, на месяц-полтора.

–  И питание, - подсказала Леночка, которая незаметно присоединилась к ним.
– Мальчики, вам поклон от Кати. Я отвела ее домой.

–  Питание подбросим, - пообещал мастер и спросил у Кости: - Давать еще человека или справитесь?

–  Сами видели, - отозвался Сева.
– Справимся и вдвоем.

–  Ты не прыгай!
– не очень строго остановил его мастер.
– Думаешь, как проработал часок на трех станках, так и король!

–  Ой, он на трех станках работал?
– с восторгом прошептала Леночка.

–  Да!
– сказал мастер, отвечая своим мыслям.
– Были у вас руки что крюки, а теперь руки в порядке… Ты, Малышок, на трех станках тоже управишься?

–  Должно быть…

–  А я непременно собьюсь, - призналась Леночка.

–  А на отделочном?

–  Справлюсь, обязательно справлюсь! Я уже один раз немножко пробовала.

–  Герасим Иванович, в ремонтном цехе четыре «Буша» стоят, а им одного хватит, - неожиданно для самого себя сказал Костя.
– Пускай нам лишние отдадут. За колоннами место есть. Вот поглядите!

–  Еще что выдумаешь!
– удивился мастер, но все же пошел за Костей в конец участка, осмотрел площадь возле самой стены и признал: - Конечно, два-три «Буша» поставить можно, хоть и тесновато. Выйдет на работу Галкина - может, и поговорю с Тимошенко.

–  А зачем ждать?
– пожал плечами Сева.

– Обдирку вдвоем на пяти станках поведем.

–  А с отделкой как?
– прикрикнул мастер.
– Вносишь предложение, так отвечай за свои слова. Отделочный станок нынче только-только справляется. Куда ободранные заготовки сдавать? Думать нужно!

Он ушел, против воли озабоченный. Костя отослал Леночку домой и сосчитал готовые «трубы».

–  Сто двадцать! Полторы нормы… Сработали!
– огорченно сказал он.

Вместо ответа Сева зажал заготовку, пустил станок, подошел к станку Кости… Все было ясно. Костя обрадовался, подхватил с полу обдирку и зажал в патроне отделочного станка.

–  Давай!
– бросил Сева.

–  Давай!
– откликнулся Костя.

В цехе уже было совсем пусто, но за колоннами «Буши» продолжали свое дело. Костя снял первую готовую «трубу», а Сева велел ему:

–  Считай!

–  До скольких?

–  До… ста шестидесяти!

Это значило - двести процентов плана! «Испугал!» - задорно подумал Костя и крикнул так, что в цехе зазвенело эхо:

–  Сто двадцать одна!

За колонны, шаркая валенками, прибежала учетчица, старенькая тетя Паша, с замасленным блокнотом.

–  Что же вы, не сдаетесь, ребята?
– спросила она.

–  Не сдаемся!
– ответил Сева.
– Смена не кончилась!

Фронтовая бригада не сдалась.

ПРИЗНАНИЕ

Крикнув: «Сто шестьдесят!» - Костя выключил станок и побежал сдавать резцы в заправку и договариваться об электрокаре. Когда он возвратился, Сева уже кончил уборку стружки и сидел на стеллаже, вытянув уставшие ноги на середину прохода. Костя улыбнулся. Ему живо представилось, как завтра заойкает Леночка, как обрадуется Катя, услышав, что, несмотря на все неудачи, фронтовая бригада устояла и впервые сделала двести процентов - две нормы, целую гору «труб», которые так весело блестят, отражая свет ламп.

–  Только они - актив!
– процедил Сева сквозь зубы.
– Только они - новаторы, а Севка - Булкин-Прогулкин… Надавали вам горячих? Съели?

Его слова ошеломили Костю. Стало темно, холодно, точно у него отняли что-то очень большое, светлое, хорошее. Да ведь и то сказать - какие злые, мелкие это были слова.

–  Значит… значит, нарочно ты так вот сделал?
– через силу проговорил он, желая этим выразить, что его товарищем руководило только желание пофорсить, показать себя.
– Я думал, ты на самом деле… а ты нарочно, нахально… - И, махнув рукой, он пошел прочь, чтобы скорее скрылся с глаз неправильный человек.

–  Как это можно нарочно на трех станках работать?
– насмешливо осведомился Сева.

–  Мало что… Ты это со зла, а не сознательно…

–  Только вы сознательные?

–  Уж не такие, как ты…

Сева вскочил и крепко схватил его за плечо.

–  Только вы сознательные! Да? Только вы!
– выкрикнул он тонким голосом, глядя на Костю бешеными глазами, и его губы задрожали.
– На! На, читай, сознательный!
– Выхватив из кармана потертый клеенчатый бумажник, Сева вынул из него и сунул Косте какую-то бумажку.