Малышок

–  Ладно!
– усмехнулся Сева.
– Я пошутил… Конечно, Малышок, приходится трудновато. На мне рубашка мокрая, вот пощупай.

–  После обеда включусь!
– решил Костя.

–  Не надо, Малышок!
– взмолилась Леночка, отвела его в сторону и зашептала: - Сегодня пускай мы вдвоем… Мы с Севой стоим вахту на двести процентов… Меня сегодня… в комсомол принимают, а потом, может быть, Севу тоже примут. Я так волнуюсь!
– Она стала еще краснее и сказала: - Мне хочется сделать, как на фронте, чтобы показать, как я… Ну да, мне хочется быть настоящей боевой комсомолкой!
– Она сконфузилась, нахмурилась и призналась: - Ты думаешь, мне не совестно? Катя гораздо слабее, а она самоотверженно работала. В цехе все девушки - орлицы, а я просто… толстая Ойка. Я хочу доказать… понимаешь, хочу доказать, что я для фронта сделаю все, как поклялась… А то я думаю, что я… недостойна комсомола и меня просто так принимают…

Наступила большая минута в жизни Леночки, и Костя почувствовал, что должен ее успокоить, ободрить.

–  Глупо ты думаешь!
– сказал он.
– Ты сознательная и для фронта полезная. Ты орлица не хуже других. Тебя в комсомол правильно принимают…

–  Ой, ты неправду говоришь!
– обрадовалась Леночка. По-видимому, Сева решил загладить свою недавнюю шутку:

–  Ты, Малышок, все-таки думаешь насчет новых «Бушей»?
– спросил он.

–  Ясно, думаю.

–  А знаешь, что с индюком было? Он только думал, да ничего не делал. Взял и помер…

–  Сева!
– грозно сказала Леночка.

–  Я ничего… - ответил Сева.
– Вот взялась меня муштровать!
– и подмигнул Косте.

Нужно было по-настоящему думать о дополнительных «Бушах» из ремонтного цеха, нужно было думать о расширении станочного участка за колоннами, но пока некогда было этим заниматься. Имелось совершенно неотложное дело.

Глава третья

ЗАПИСКА ВАСИЛИЯ

Нина Павловна бессильно опустилась на лавочку у ворот гал-кинского дома и закрыла глаза.

–  Я немного посижу, - сказала она Косте.
– Теперь все кажется таким трудным… Что ей сказать? Что я услышу от нее?…

–  Ты не сиди, - ответил Костя, напуганный мыслью, что если теперь ничего не получится, то не получится уже никогда.

Только сейчас он по-настоящему увидел, как изменилась Нина Павловна за немногие месяцы их знакомства. Густая тень легла на лоб и щеки, глаза запали, а губы стали темными, в уголках рта обозначились горькие складочки; тяжело было смотреть на это лицо, измененное горем.

–  Катерина-то ждет, - напомнил он, чтобы вывести ее из неподвижности, оцепенения.

Она вздрогнула, встала и, не оглядываясь, вошла в дом; шепотом поздоровалась с Антониной Антоновной, спросила, как чувствует себя Катя, взялась за ручку двери и обернулась к Косте. Теперь ее лицо было бледным, глаза светились. Может быть, она ждала поддержки.

–  Бабушка, сколько времени? Уже темнеет, а никого нет, - послышался слабый голосок из гостиной.

Выпрямившись, Нина Павловна переступила порог.

–  Это я, Катя, - спокойно сказала она.
– Как ты себя чувствуешь, девочка?

Костя тоже вошел в гостиную, чтобы на всякий случай быть возле Нины Павловны. Началась длинная молчаливая минута. Она кончилась вздохом облегчения, когда Катя сказала:

–  Это ты, Нина? Иди сюда!

В сумерках Костя не различал лица Кати, сидевшей на диванчике, и лица Нины Павловны, которая опустилась на стул возле Кати. Теперь Катя должна была ответить Нине Павловне, как она себя чувствует, но она молчала, и Нина Павловна тоже ничего не спрашивала. Две тени были безмолвны в сумерках. Костя стоял неподвижный, неподвижнее дверного косяка, к которому прислонился. Вдруг Нина Павловна быстро пересела на диван, обняла Катю, прижала к себе и стала целовать руки, которыми Катя закрыла лицо.

–  Девочка моя… - говорила Нина Павловна, задыхаясь.
– Худенькая моя, маленькая… Пальчики мокрые… Молча плачешь?… Ты молча, все молча… - и целовала, целовала ее.

Костя ушел из гостиной в боковушку. Случилось то, чего он хотел, о чем много раз думал. Но Костя ни разу не подумал, что будет после того, как помирятся Нина Павловна и Катя, а это и было самое тяжелое. Ему было и радостно и так горько, что он чуть не разревелся. Потом сразу силы упали, он снова испытал то, что уже испытал сегодня за колоннами, когда почувствовал себя лишним, и снова Костя был один, а тишина обступила его и сдавила сердце.

Дверь скрипнула, отворилась, пропустила Нина Павловну и осторожно закрылась.

–  Малышок, ты здесь?
– спросила она, села на топчан, помолчала и едва слышно, как будто спокойно проговорила: - Василий погиб…

Он не понял. Нина Павловна как подкошенная упала лицом на топчан, обхватила голову руками и забилась в беззвучных рыданиях.

Костя сидел, окончательно растеряв мысли. Вдруг Нина Павловна затихла, будто душа оставила ее тело, разбитое горем.

–  Неправда это… неправду говоришь, - пробормотал Костя.

–  Нет… кажется, правда, - ответила Нина Павловна как-то устало, бездушно.
– Я все надеялась, все берегла надежду… А Катя, оказывается, получила эту записку…

Фронтовой друг Василия переслал Кате записочку, написанную отцом в самую последнюю минуту, когда старший лейтенант Галкин уходил со своей группой пробиваться из вражеского окружения. Его группа ударила на север, завязала горячий бой, отвлекла фашистов, а в это время вся Уральская дивизия ударила в другую сторону и вышла из окружения.

Нине Павловне и Косте было трудно понять это военное, коротко описанное дело, но, вероятно, Галкин знал, что он идет на смерть. В боковушке было уже совсем темно, и Нина Павловна на память прочитала записку, которая кончалась, как завещание: «Помни меня, расти честным советским человеком, люби Нину, моя девочка, и не теряй надежды».

–  А мне ничего не написал, - произнесла Нина Павловна с укором и жалобой.
– Хотя… может быть, каждая минута была Дорога… Иначе он, конечно, написал бы… - Она глубоко вздохнула и озабоченно добавила: - Наверное, все лицо заплакала. Аорошо, это электричество еще не горит, она не увидит… Она там плачет, а я здесь… отсиживаюсь! Зайди в гостиную, Костя, а то мне с нею так тяжело… - Она закончила горячим шепотом: - Ведь мне надо, надо надеяться, а я, кажется, не могу… Сразу все так случилось… Где Василий? Что с ним? Если дивизия вышла из окружения, то, может быть, и его отряд пробился?…

Дверь за нею закрылась.

ГОЛОС НАДЕЖДЫ

Когда Костя вернулся в гостиную, он услышал оживленный голос Нины Павловны и с трудом разглядел, что Нина Павловна и Катя, обнявшись, сидят на диване.

–  Какая ты глупенькая, какой ты ребенок, Катя!
– говорила Нина Павловна.
– Откуда ты набралась таких ужасов? Неужели ты не помнишь, какой папа? Ты ведь помнишь? У тебя есть его портреты…

–  Я… я их давно спрятала, - призналась Катя.
– Я боялась на них смотреть. Но все равно я помню… Хорошо помню!