Мама, он мне изменяет

Поднявшись с пола, где мы и устроились, я отправилась открывать. А когда сделала это, обнаружила по ту сторону маму. Она стояла, глядя на меня во все глаза и только руки заламывала, очевидно, пребывая в состоянии настолько нервном, что его было невозможно скрыть.

– Вера, не гони меня сразу!
– взмолилась она.
– Я пришла тебе кое в чем признаться!

2.2

А вот это уже было интересно… И как бы я уже себя ни убедила в том, что между мамой и Маратом что-то есть, сейчас слова матери прозвучали словно гром среди ясного неба. Может и впрямь сказать ей, что занята и отправить домой? Только это будет больше похоже на поведение маленькой девочки, а не женщины…

– У меня Милка, - сказала я, отступая в сторону и тем самым давая понять, что она может зайти.

Мама все же переступила порог, хотя, услышав, что я не одна, и посомневалась какое-то время. Только сейчас я заметила, что она мнет в руках какую-то бумажку.

– И я ей рассказала обо всем, что видела, - предупредила, закрывая дверь.

Мама охнула, приложила ладонь к губам. Ее лихорадочный взгляд с какими-то оттенками болезни, сначала разгорелся сильнее, потом потух, став таким, словно на нем появилась пелена.

– Тетя Лариса, здравствуйте, - вышла к нам Милена.

Она кривовато улыбнулась и посмотрела на меня вопросительно, в то время как мама, буркнув что-то нечленораздельное, отвернулась. Ага, понятно, похоже, кому-то здесь неуютно, что лишь подтверждает актуальность моих подозрений.

– Мил… Мы сейчас с мамой кое-что обсудим, - сказала я подруге, - а потом продолжим болтать.

На щеках матери появились два ярко-розовых пятнышка. Она упорно смотрела в сторону и мяла в руках бумажку.

– Да я, наверное, пойду, - неуверенно проговорила Мила, глядя на меня во все глаза.

Я так и читала в этом взоре: ну же! Скажи, что мне сделать!

– Может, сходишь в магазин за винцом?
– попросила ее.
– Минут двадцать хватит тебе?

Коечно, пить я не собиралась, но пусть это сработает как лишний повод для матери не думать, будто я беременна. Черт! Надо было врача предупредить, чтобы пока молчала в эту сторону! Так, ладно, это успеется, мне ведь на прием совсем скоро.

– Хорошо, на полчасика отбегу, - сказала Милка, начав суетливо одеваться.

Я бы дорого дала за то, чтобы она осталась и присутствовала при предстоящем разговоре. Но ведь я и впрямь большая девочка, справлюсь одна.

Наконец, Мила ушла, а я указала маме на кухню.

– Идем, буду выслушивать все, что у тебя есть на душе.

Прозвучало двояко - вроде и правдиво, потому что мне впрямь хотелось знать, с чем пожаловала мама, а вроде и настолько наполнено сарказмом, что не заметить его было невозможно.

Мы устроились за столом, мама положила перед собой лист бумаги и вперила в него потухший взгляд. Какое-то время молчание, которое образовалось между нами, давило со всех сторон, но оно рассеялось, когда мама заговорила:

– У нас с Маратом действительно есть секрет… Я не хотела, чтобы ты знала… потому что будешь переживать…

Она произнесла эти слова и запнулась, посмотрев на меня с таким чувством, которое я никак не могла интерпретировать. Что посылал мне этот взгляд? В нем точно таились вина, попытка мысленно попросить прощение, но в то же время будто бы уверенность, что мама поступала правильно, когда утаивала от меня что-то. То, что они с Маратом делили на двоих…

– Если вы спите… то конечно, я буду переживать, - фыркнула, растерев лоб ладонью.

Дурацкая голова снова кружилась, а в горле появился комок.

– Вер… Я больна… Смертельно, - шепнула мама, вновь отчего-то покраснев.

Она протянула мне тот документ, который принесла с собой. Им оказалось заключение врача. Я поняла, что именно читаю, но когда бегала глазами по строчками, осознавала, что ни черта не соображаю. Онкология… какая-то там -цинома… Четвертая стадия…

– Она неоперабельна, от химии я отказалась, - залепетала мама.
– Марат злится, говорит, что мне нужно хвататься за любой шанс, но я… против. Я хочу дожить спокойно, без того, чтобы быть привязанной к больничной койке…

Мои глаза округлились, я смотрела на мать и только и могла, что видеть ее… А все слова, которые она произносила, как будто бы слушала, но не слышала.

– Тогда мы, конечно, не танцевали. Я просто была у врача, ну и он в очередной раз сказал, что мне осталось недолго. Твой муж тогда просто меня успокаивал…

Я вскочила из-за стола, отбросив от себя бумажку, словно ядовитую змею. Метнулась к окну, безуспешно пытаясь унять отчаянно колотящееся сердце. Моя мама больна… Она скоро умрет!

– Я не хотела тебя расстраивать… - шепнула мама.

– То есть, ты предпочла бы, чтобы я столкнулась с твоей смертью внезапно?
– прохрипела я, обернувшись к матери.

У меня все это в голове не укладывалось, но то, что говорила мама, в корне меняло дело. Если, конечно, это правда, а не выдумка, которой они с Валиевым пытаются прикрыть грешки…

– Вера, теперь ты все знаешь. Я болею, мне осталось недолго. Умоляю, не ругайся на Марата и не подозревай его ни в чем. Он твой муж, он тебя любит.

Она тоже поднялась из-за стола и, так и не забрав свой диагноз, направилась к выходу из кухни. В любой другой ситуации я бы бросилась к ней, обняла бы крепко-крепко и разрыдалась. Но сейчас все так ужасно запуталось!

«Может, догадывается о нас», - вспомнились мне слова Марата.

«Догадывается о нас» - не равно «догадывается о твоем диагнозе»… Я цеплялась за этот вывод с отчаянием сорвавшегося со скалы альпиниста.

– Мам… мне надо об этом подумать, а потом мы сядем и все вместе поговорим, - просипела я вслед матери.

Она кивнула и быстро вышла из кухни, а потом - из квартиры. И я, оставшись наедине с жуткими новостями, только и могла, что думать: лучше бы она просто легла в постель моего мужа…

2.3

Мозговой штурм, который мы устроили с Миленой вдвоем, никакого света на данную ситуацию не пролил. Милка лишь просмотрела бумаги, которые мама принесла, и сказала:

«Хорошо бы, конечно, чтобы это была ошибка, но помнишь соседа твоего по даче? Как он узнал, что при смерти, практически перед тем, как отправился на небеса?»