Мама, он мне изменяет

– Ну что, детектив? Нашла что-то?
– с мягкой улыбкой, которая сочилась в голосе, спросил Валиев, вернувшийся из душа.

– Ага, нашла ваши откровения четырехмесячной давности, - ответила я, пожав плечами.
– Как там оно звучало… теперь Вера точно ничего не должна знать? Теперь - это когда? Что такое случилось в тот момент, что сподвигло мою маму увериться в том, что я должна оставаться в неведении?

Марат небрежно скинул полотенце, остался вообще безо всего. Он скрупулезно изучал содержимое шкафа, будто бы ему нужно было убедиться, что за время его отсутствия внутри не появилось новых вещей.

А я невольно залипла взглядом на его идеальном теле. И меня тут же прошило током ревности, когда представила Валиева с другой… С моей собственной мамой…

– Теперь - это когда диагноз стал точным, - ответил он спокойно.

Выудил боксеры, натянул их, затем нацепил спортивки.

– Почему ты сменил код?
– задала я тот вопрос, который, в целом, был не так уж и важен.

Ничто ведь не мешало Марату придумать заранее какую-нибудь небылицу на данную тему.

– Потому что посмотрел видео по безопасности, нас просили это сделать на работе. Все важные для человека даты - в топку. Их нельзя использовать для шифрования.

– М! Понятно, - фыркнула я.

Валиев снова вздохнул и, подойдя, попытался притянуть меня к себе. Как только он это сделал, я уперлась ладонями в его грудь, но муж все равно сжал мое тело так, словно хотел впитать в себя.

– Что тебе понятно, дурочка моя? Ну хватит уже фантазировать… прошу…

Я не без труда высвободилась и отошла от Марата. Все крайне запуталось, но, как я и говорила, пройдет время и мы сядем и все втроем поговорим. А пока у меня имелось дело, от которого зависела не только моя жизнь, но и жизнь моего ребенка. Я должна была принять одно из самых важных решений в жизни.

Только не знала, какие новости меня ждут, когда я вновь приду к врачу, чтобы просить ее пока молчать о моем положении.

– О! Верочка, хорошо, что ты все же пришла!
– воскликнула Марья Федоровна, когда я прибыла к ней без записи на следующий же день.

Любезнова иногда задерживалась после приема, чем я и воспользовалась, отправившись в консультацию.

– Надеюсь, ты с хорошими новостями!

Она указала на стул напротив, на котором я и устроилась. Посмотрела на меня, лучась улыбкой.

– Я пока ничего не решила, - ответила уклончиво, - но хотела кое о чем вас попросить.

Марья Федоровна кивнула и посерьезнела. И пока я подбирала слова, чтобы высказать свою просьбу, не вызывая лишних вопросов у врача, она ошарашила меня прямо в лоб:

– Только, прошу, не заговаривай об аборте! И не проси меня рассказывать про эту процедуру. Это же такое счастье - у тебя будет маленький, у Ларисы тоже… Ну разве это не чудо и не знак, что ваши детки родятся почти одновременно?

3.2

Она сказала это и замолчала, глядя на меня то ли испуганно, то ли выжидательно. А может и то, и другое одновременно. Я не могла понять значение этого взора, да и не до того мне стало в тот момент, когда на меня со всей неотвратимостью обрушилось понимание, что именно сказала мне Любезнова.

– Мама… беременна?
– выдохнула я, вцепившись в края стула.

Сделала это с такой силой, что они впились в мои ладони, причиняя боль, которая ни черта не отрезвила. У мамы будет ребенок… От Марата? От мыслей об этом к горлу подкатила тошнота.

– Я думала, что ты знаешь… Она наблюдается не у меня, просто звонила кое-что обсудить… Сказала, что из-за возраста опасается проблем, поэтому нашла себе другого врача, - не без доли обиды, которая послышалась в голосе, сказала Марья Федоровна.
– А ей и говорю - тебе сорока двух даже нет, Ларис… ну какой тут возраст?
– всплеснула она руками.

Посмотрев на меня пристально, Любезнова, по-видимому, наконец, заметила, в каком состоянии я нахожусь.

– Ты бледненькая!
– воскликнула она.
– Как себя чувствуешь?

Она взяла мою руку, принялась мерить давление, пока я сидела, переваривая услышанное. Мама беременна - вероятнее всего, от Марата… Иначе бы я уже давно избавилась от дурацких подозрений, которые всё никак не давали мне покоя.

– Нормально чувствую, - соврала я, понимая, что мое нежелание рожать Валиеву ребенка только что вновь получило лишнюю опору.
– Марья Федоровна, я хотела вас просить о том, чтобы пока моя мама ничего не знала о том, что я беременна.

Я попыталась натянуть на лицо улыбку, хотя, очень сильно подозревала, что со стороны она выглядит, должно быть, как звериный оскал.

– Верочка, я и тебя давно знаю, и Ларису… Происходит у вас что-то?
– спросила Любезнова, сняв с моей руки тонометр.

Я замотала головой. Ну нет уж… Марье Федоровне, несмотря на все ее доброе ко мне отношение, я точно рассказывать ничего не стану.

– Ничего не происходит, - попыталась убедить я то ли врача, то ли себя, то ли нас обеих сразу.
– Я приду к вам на днях и уже решим - что станем делать с моей беременностью дальше.

Сказав это, я поднялась и напомнила Любезновой еще раз:

– И прошу - сохраните все в секрете. До встречи, Марья Федоровна.

Промчавшись к двери вихрем, я выбежала в коридор и покинула консультацию. Новости сыпались на меня с такой скоростью, что казалось, будто мне прямо в лоб бесконечно прилетает что-то увесистое. Вот и что теперь делать со знанием о маминой беременности? Начать изводиться вопросами - не спутала ли она онкологию и залет? Пойти к ней и потребовать ответа на вопрос: чей это ребенок?

Немного постояв на остановке, я все же вызвала такси, потому что сейчас была не в состоянии мотаться по общественному транспорту, и решила: еду к матери. И по разговору тет-а-тет все пойму.

Или нет…

Дверь в мамину квартиру оказалась приоткрытой. Мне даже не пришлось решать - отпереть замок имеющимся у меня ключом, или же предупредить о своем приходе стуком или звонком. А то мало ли там Марат опять шкафчик чинит или еще какие-нибудь дверцы.

Из прихожей слышались голоса. Говорили на повышенных тонах, и в одном из участников диалога я без труда узнала маму. А вот мужской баритон принадлежал какому-то незнакомцу.

– … нет, Лар, я не верю, - вещал он.
– Не верю и все тут! Перестань уже нести чепуху и избавься от этого плода прямо сейчас! Тебе нужно лечиться!