Манъёсю

3776

И сегодня, если б только яВдруг в столице очутиться мог,Я мечтал бы вновь увидеться с тобойИ, наверно, стоя у ворот западной конюшни,Ожидал тебя!

3777–3778

{Две песни Сано Отогами}

3777

Ни вчера, ни нынче — никогдаНе встречаюсь я теперь с тобой,И как быть, что делать мне,Не знаю я…И лишь в голос громко плачу здесь!

3778

Платья белотканого рукав,Платья, что дала тебе с собой,В руки ты возьми,Молись, любимый мой,До тех пор пока не встретимся опять!

3779–3785

{Семь песен Накатоми Якамори, в которых он, воспевая цветы и птиц, выражает свою тоску}

3779

Распустившиеся пышно померанцы,Что растут у дома моего,Верно, понапраснуБудут осыпаться,Ты не полюбуешься на них…

3780

Не хочет ли сказать кукушка мне:“Коль умирают от любви,Умри и ты!” —В часы, когда исполнен я тоски,Она вдруг начинает громко петь!

3781

Когда в пути я думы думаю свои,Грустя, что милая отныне далека,Кукушка!Песен понапрасну ты не пой,Еще сильней от них моя тоска!

3782

В часы, когда скрываюсь от дождя,С тоскою думы думая свои,Кукушка,Прилетев в село, где я живу,Вдруг начинает громко песни петь!

3783

Когда, в пути далеком находясь,Я полон о возлюбленной тоски,КукушкаВ том селе, где я живу,С печальным криком пролетает в вышине!

3784

У этой птицы,Вижу, сердца нет!Кукушка,В час, когда тоски я полон,Как можешь ты еще здесь звонко петь?

3785

Кукушка,Подожди хоть миг, не пой!Когда ты петь вдруг начинаешь,Ведь сердце это, полное тоски,Болит от звонкой песни нестерпимо!

КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ПЕСНИ, СВЯЗАННЫЕ С ПРЕДАНИЯМИ, И РАЗНЫЕ ПЕСНИ

В старину жила одна девушка. Звали ее Сакурако — “Дитя Вишни” или “Вишенка”. И жили в ту пору двое отважных юношей. Оба они хотели взять ее в жены. И затеяли они спор не на жизнь, а на смерть и вызвали друг друга на смертный бой.

Девушка опечалилась и решила: “Ни в старину, ни теперь, никогда еще не слыхали и не видали, чтобы одна девушка была невестой в двух домах. Но трудно смирить сердца этих отважных юношей. А стоит мне умереть — и вражда их, наверно, исчезнет навеки”.

Подумала она так и вскоре ушла в лес и там повесилась.

А двое отважных юношей, не в силах сдержать своего горя, лили кровавые слезы. И каждый из них сложил тогда песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти две песни:

3786

ОблетелиЛепестки у вишни,И мечтал напрасно я, что будуУкрашать себя ее цветами,Лишь пора весенняя наступит…

3787

Всякий раз как расцветут цветыВишни розовой, что носитИмя милой,Вечно буду вспоминать о нейИ любить сильнее с каждым годом…

Люди рассказывают: в старину жили трое отважных юношей. И все они добивались руки одной и той же девушки. Девушка, видя это, опечалилась и сказала себе: “Хрупкому телу одной девушки исчезнуть легко: оно как роса; сердца же трех отважных юношей смирить трудно: они подобны скале”.

Подумала она так и бросилась в пруд.

А отважные юноши были в отчаянии, и каждый из них сложил песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти три песни:

3788

Ненавистен мне пруд,Пруд глухой в Миминаси.Моя милая дева,Когда ты пришла, чтоб на дне его скрыться,Пусть бы высохли воды его в то мгновенье.

3789

Дитя Кадзура —Плющ среди гор распростертых.Если б только тогда ты обмолвилась словомО том, что ты ныне уходишь навеки,Я б, наверно, немедля вернулся обратно!

3790

Дитя Кадзура —Плющ среди гор распростертых.Как и я нынче,Так же и ты приходилаИ искала в пруду себе место поглубже.,

В древности жил один старик. Его прозвали старик Такэтори — “Старик, собирающий бамбук”.

Однажды, в последний месяц весны, он взобрался на холм, и когда взглянул вдаль, то вдруг увидел девять юных девушек, варивших на костре еду. Они были красоты необыкновенной, облик их напоминал прекрасные цветы, и он не встречал им равных.

Девушки, смеясь, окликнули его и сказали: “Дедушка, иди к нам, раздуй огонь под котлом”. И вот старичок, приговаривая:

“Ладно, ладно”,— потихоньку добрался до них и сел у костра.

Немного спустя девушки, еле сдерживая улыбки, наперебой стали спрашивать друг друга: “Кто позвал этого старичка?” И тогда старик Такэтори, смутившись, стал просить у них прощения: “Уж очень неожиданно встретился я с прекрасными феями, растерялся и осмелился дерзнуть. Теперь вижу свою вину и хочу попытаться искупить ее песней”.

Вот эта и две сопутствующие ей песни, сложенные им:

3791

Ах, когда на свет родился,Был младенцем нежным я,Согревала мать роднаяНа груди своей меня.Подвязав к спине, с любовьюБережно несла меня.А когда я начал ползать,Мать, вскормившая меня,Безрукавку на подкладкеНадевала на меня.А когда я стал подросткомИ спускались у меняВолосы уже до шеи,Стали наряжать меняСразу в платье с рукавами,Сразу в пестрые шелка.А когда таким был юнымИ прекрасным, как и вы,Черных раковин чернееБыли волосы мои.Я расчесывал их гребнем,И спускались у меняДо плечей густые пряди,То я вверх их поднимал,То, как юноши в те годы,Распускал их по плечам.И лиловое, в узорах,Платье дивное носил,Ах, с отливом темно-красным,Мной любимым, я носил.Платье, крашенное хаги,Теми хаги, что растутВ Суминоэ,В поле дальнем,В поле Тоодзатону.Надевал тогда, бывало,Шнур корейский из парчи,Много дивных, ярких платьевСо шнурами я носил.На одно такое платьеЯ другое надевал,Как носили, наряжаясь,В те былые времена.Платья разные из ткани,Что простые девы ткали,Смачивая долго пряжуКонопляную в чанах,Платья шелка дорогого,Те, что способом особымИз домов богатых девыТкали только для меня.И носил еще я платьяИз ручного полотна,Что на солнышке белилиДевы только для меня.И двухцветные, в узорах,Надевал носки в те дни,Подарила мне их деваИз семейства Инаки.Та, что ото всех скрывалась,Долго взаперти жила,А когда ее сосватал,В дом хозяйкою вошла.Обувь черную носил я,Ту, что, пряча от дождя,Знаменитый шил сапожник,Живший в Асука тогда.Надевал я синий пояс,Что в подарок мне далаДева, что меня не знала,Лишь слыхала про меняИ, когда в саду гулял я,Повстречала там меня.И парчи корейской поясНадевал, бывало, яИ носил на бедрах тонких,—Тонкий был я, как оса,Что над кровлею летаетУ дворца владыки дна.Расставлял я в ряд, бывало,Дорогие зеркалаИ собою любовался.Вот каким я был тогда.А весна придет, бывало,Я гуляю по полям,Оттого ли что красивымЯ казался всем тогда,Но ко мне летели птицы,Песни пели для меня.А осеннею пороюВ горы уходил гулять,Оттого ль что с виду милымЯ казался всем тогда,Приплывали и стелилисьПредо мною облака.А когда я возвращалсяИ тропою горной шел,Мне навстречу выходилиДамы знатные поройИз дворца, где объявляютДля народа день работ,И мужчины, что служилиВ страже этого дворца,У которых за спиноюБыли стрелы и колчан.Любовались люди мною,И, оглядываясь, шли,И друг другу говорили,Громко восхищаясь мной:“Из какого это домаДивный юноша такой?”Вот каким я был красивым,Как я нравился тогда,Вот каким я был когда-то,В те далекие года.Нынче ж старцем безобразнымПеред вами я стою,И сегодня вы насмешкойПомощь встретили мою.Говорите меж собою,Что не знаете, кто я,Я, что славой избалованБыл в былые времена.Старцем безобразным нынчеПеред вами я предстал.Но, узнайте, жил на светеМудрый человек один,Пусть хранят об этом памятьЛюди будущих годин.Ту повозку, на которойПровожали старика,Он привез назад,Чтоб знали:Будет очередь твоя.

3792–3793

Каэси-ута

3792

Если б рано умереть вам довелось,С горем старости встречаться б не пришлось,Но, когда еще придется в мире жить,Знайте, и красавиц участь ждет одна:Черный волос быстро сменит седина.

Ах, когда у вас, как у меня,Черный волос сменит седина,Тот, кто в эту пору будет молодой,Станет и над вами издеваться,Как теперь смеетесь надо мной.