Мантык, охотник на львов

Мистеръ Брамбль путешествовалъ отъ нечего длать, отъ скуки, и не хотлъ, чтобы путешествіе его утомляло. Онъ хотлъ было оставить Колю на положеніи слуги, но посл серьезнаго разговора съ мистеромъ Стайнлеемъ, доказавшимъ мистеру Брамблю, что неудобно, чтобы «блый» работалъ наравн съ «черными», Коля занялъ особое положеніе, какъ бы начальника надъ черными слугами и секретаря у англичанъ. Мистеръ Брамбль съ мистеромъ Стайнлеемъ помстились въ большой палатк, для Коли была предоставлена малая. Кол дали ружье, и онъ халъ верхомъ на мул. Его брали на охоту, и онъ. имлъ право на свой выстрлъ. Къ обду и ужину его приглашали англичане. Мистеръ Брамбль молчалъ и криво улыбался, слушая болтовню Коли, мистеръ Стайнлей подзадоривалъ Колю на разсказы и псни и слушалъ его съ увлеченіемъ, любуясь своимъ юнымъ другомъ.

Шли медленно. Охотились мало. Мистеръ Брамбль не увлекался охотой. Ему охота была интересна, какъ хвастовство. Убить слона, или льва, убить что-нибудь крупное лишь для того, чтобы потомъ хвастаться своими трофеями. Со страстью охотился одинъ Стайнлей. Охота для него была не только благороднымъ спортомъ, ко онъ искалъ рдкихъ животныхъ, изучалъ ихъ, снималъ съ нихъ шкуры, описывалъ ихъ и готовилъ цнный подарокъ для Калифорнійскаго университета.

Брамбль никуда не торопился. Онъ ршилъ вмсто курорта провести полгода въ пустын. Иногда цлыми недлями стояли гд-нибудь въ красивой мстности, а потомъ шли безцльно отъ одного интереснаго мста къ другому. По вечерамъ слушали гитару и псни Коли, иногда мистеръ Брамбль и мистеръ Стайнлей сражались въ бриджъ. Днемъ отдыхали, лниво охотились.

Такъ прожили дв недли подл Харара. Ходили смотрть этотъ древній городъ, постили могилу его знаменитаго правителя, раса [60] Маконена, осматривали дома и улицы, казалось, сохранившіяся съ тхъ поръ, какъ тутъ, во дни царя Соломона, жила царица Савская. Бродили по кофейнымъ плантаціямъ и наслаждались вчною весною этого благодатнаго города, со всхъ сторонъ укрытаго горами.

Пять дней стояли на берегу озера Хоромайя, стрляли утокъ и гагаръ, а потомъ три дня жили въ тропическомъ лсу и охотились на обезьянъ гуреза, въ черныхъ съ блымъ длинныхъ епанчахъ изъ нжнаго блестящаго, какъ шелкъ, волоса. Слушали легенды о томъ, что эти обезьяны заколдованные люди — абиссинскіе монахи, обращенные Богомъ въ обезьянъ.

60

Правители отдльныхъ абиссинскихъ провинцій назывались расами. Расъ Маконенъ прославился какъ воинъ въ Итало-абиссинскую войну и какъ мудрый правитель Харара.

Останавливались у богатыхъ абиссинцевъ, мистеръ Брамбль длалъ имъ подарки, а они устраивали для него абиссинскіе пиры и угощали танцами, пснями и военной игрой, называемой «фантазія».

Одинъ Коля волновался. Онъ искалъ Минабеллу. Съ необыкновенной настойчивостью онъ изучалъ абиссинскій языкъ, и уже довольно свободно болталъ на немъ. На всхъ ночлегахъ и дневкахъ онъ разспрашивалъ абиссинцевъ о Минабелл, спрашивалъ и о крест, но никто не зналъ такого мста, никто не слыхалъ о Русскомъ православному восьмиконечномъ крест, одиноко стоящемъ въ пустын.

Помня предупрежденія Люси о мистер Брамбл, Коля все это длалъ осторожно, такъ, чтобы ни англичане ни черные слуги его не услыхали.

Мистеръ Брамбль приказалъ Кол составить письмо негусу съ просьбой устроить ему охоту на льва. Съ этимъ письмомъпошелъвъАддисъ-Абебу одинъ изъ слугъ, длинноногій Арару. Онъ вернулся черезъ десять дней и принесъ не только разршеніе, но и указаніе отправиться къ богатому абиссинскому помщику Ато-Уонди, который и укажетъ, какъ и гд найти льва.

Караванъ мистера Брамбля, кочевавшій въ то время у широкой рки Аваша, снялся съ бивака и широкими переходами пошелъ, ведомый присланнымъ негусомъ абиссинскимъ проводникомъ Ато-Домесье.

XI У КОСТРА

На ночлегъ пришли поздно. Пока разставили палатки, развели огни, приготовили ужинъ, — тихая ночь спустилась надъ пустыней. Показалась изъ-за горъ полная луна. Синія тни пошли отъ палатокъ. За палатками затихъ говоръ слугъ. Они улеглись, накрывшись своими блыми «шамами». Высокіе одногорбые верблюды, «мэгари», странными силуэтами рисовались въ темномъ неб и говорили Кол о чемъ-то древнемъ, древнемъ, напоминали ему ветхія слова Библіи. Въ сторон, на небольшой коновязи, мулы мрно жевали заданный имъ ячмень. Мистеръ Брамбль ушелъ въ свою палатку. Нкоторое время тамъ свтился огонь свчи, потомъ онъ погасъ. Англичанинъ легъ спать.

Мистеръ Стайнлей съ Колей сидли у костра. Въ рукахъ у Коли была гитара. Онъ перебиралъ на ней лады. Тихо звенли струны. Коля опустилъ голову и думалъ свои думы. Мистеръ Стайнлей сидлъ на маленькомъ складномъ стулик и посасывалъ догоравшую трубку.

Онъ положилъ свою тонкую руку съ длинными пальцами на голову Коли и сказалъ:

— Спойте про костеръ.

— А не побезпокоимъ его? — кивая головою на палатку Брамбля, спросилъ Коля.

— Онъ крпко спитъ, — отвтилъ американецъ. Коля тронулъ струны, взялъ одинъ, другой ладъ и заплъ.

На поход онъ перевелъ псню по-англійски и теперь по-иному звучала походная кавказская псня.

Легкій втерокъ, налетвшій сзади, нанесъ терпкій запахъ верблюдовъ, колыхнулъ пламя костра, — пахнуло дымкомъ и горлой соломой. Что-то родное, давнее, далекое, очень далекое, какое было, быть можетъ, тогда, когда и самого Коли не было на свт, напоминали Кол эти запахи, этотъ особый походный духъ глухой степи, и онъ съ чувствомъ проплъ:

— «Иль посл труднаго походаЗахочешь освжить языкъ,Ты въ мигъ на чай согрешь воду,Поджаришь къ ужину шашлыкъ»…

И замолчалъ, склонившись къ гитар и накрывъ ладонью ея струны, чтобы не звенли.

Стало тихо кругомъ. Мулы кончили сть свою дачу и одни стояли, другіе лежали. Едва шелестла сухая трава и, казалось, было слышно, какъ между нея пробиралась мышь. Костеръ едва тллъ и желтое пламя медленно бродило по обугленнымъ сучьямъ.

Мистеръ Стайнлей положилъ руку на плечо Коли и, нагибаясь къ нему, сказалъ:

— Скажите мн, Коля, что заставило васъ похать съ нами въ это путешествіе?

Коля вздрогнулъ. Его размягченное ночью, пніемъ и всею обстановкою бивака сердце жаждало открыть кому-нибудь всю тайну. Онъ давно разсказалъ Стайнлею все о своей жизни, о мамочк, о Галии, о Селиверст Селиверстович и Мантык, даже о Люси былъ сердечный разговоръ, а о главномъ, что лежало у него на сердц, онъ ничего не сказалъ. Но онъ опять сдержался и, молча, пожалъ плечами.

— Я вижу, — продолжалъ говорить американецъ, — что у васъ есть что-то на душ. Что въ этомъ путешествіи у васъ есть своя цль.

— Охота! — бросилъ небрежно Коля.

— Подите вы, разсказывайте это кому другому, а не мн, старому охотнику. Я видалъ васъ, когда вы убили вашего перваго «дигъ-дига», не радость и не торжество были въ вашихъ глазахъ, не опьяненіе удачнымъ выстрломъ, а жалость къ зврю. Вы даже не могли добить его и это я за васъ сдлалъ..

— Это правда, — тихо сказалъ Коля. — Мн было жаль бдную, милую козочку.

— И вы думали: — «зачмъ я ее убилъ»?

Коля поднялъ голову на мистера Стайнлея. Въ большихъ глазахъ, отразившихъ луну, было удивленіе.

— Какъ вы это угадали? — сказалъ онъ.

— Это не трудно было угадать.

— А въ самомъ дл, мистеръ Стайнлей, зачмъ убивать животныхъ? Вотъ вы убили пять зебръ, а шкуру сняли только съ одной, остальныхъ убитыхъ отдали абиссинцамъ.

— Зачмъ? — раскуривая только что набитую табакомъ трубку, сказалъ мистеръ Стайнлей, — чтобы, вернувшись, у себя въ клуб сказать: — я убилъ столько-то зебровъ, столько-то слоновъ, гиппопотамовъ, жираффовъ. Это, мой милый Коля, увы, плохая черта современнаго человчества: извращенный спортъ. Охота — прекрасный спортъ. здить на велосипед — прекрасно, но по шесть дней кружиться на велодром, высунувъ языкъ — это идіотизмъ. Автомобиль нужная и необходимая машина, но мчаться на ней со скоростью трехсотъ километровъ въ часъ, ставить новые, бшеные рекорды, — это оскудніе современнаго человческаго ума. Это упадокъ мышленія… Ну и я этому поддался…