Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Онъ кланяется.
Сразу видно, что онъ воспитанный мальчикъ. Онъ садится на табуретъ, беретъ гитару, играетъ аккомпаниментъ. Сладко звенитъ гитара, будитъ неясныя мысли, говорить о далекомъ, родномъ…. О Россіи, о Добровольцахъ и ихъ Кавказскихъ псняхъ. О невиданномъ Колею красивомъ, грозномъ, героическомъ Русскомъ Кавказ.
Еще несмло начинаетъ Коля. Дрожитъ ломающійся баритонъ, не сложившійся, полудтскій… Но сколько чувства въ пніи, сколько образовъ въ словахъ!
— Гори костеръ!.. дымись, отрадный,
Башлыкъ и бурку осуши…. Ты утшенье жизни ратной, Отрада сердцу, другъ души…
Чуть
Смле рокочетъ гитара, Коля перебираетъ ея лады, поднимаетъ голову — въ синевато-срыхъ глазахъ загорается огонь.
— Иль, посл труднаго похода
Захочешь освжить языкъ, Ты въ мигъ на чай согрешь воду, Поджаришь къ ужину шашлыкъ.
49
Это забавно!
И тихая радость отдыха у костра, все то святое и прекрасное, что даетъ человку природа, отражается въ синихъ глазахъ Коли.
— Гори!.. Какъ наша жизнь, сгораетъ!
Свтлй! Свтлй, мой огонекъ. Твой яркій пламень озаряетъ
Кавказскихъ воиновъ кружокъ…
Послднія слова были заглушены чьимъ-то страшнымъ крикомъ: — вотъ оно!..
Коля увидлъ, какъ старый грекъ, его сокаютникъ, стоявшій у сам. аго борта, протянулъ худую руку, указывая куда-то вдаль, за спину Коли вдоль корридора спардека.
Вс повернули головы на этотъ крикъ и все перемешалось… Дамы плакали и визжали, мужчины, вооружившись кто чмъ могъ, стульями, палками, крокетными молотками кинулись впередъ. Коля вскочилъ и оглянулся. Ему показалось на мгновеніе, что что-то блое и страшно высокое метнулось на другомъ конц парохода, синими огнями вспыхнули страшные глаза и въ тотъ же мигъ по всему пароходу погасло электричество.
Темнота продолжалась одно мгновеніе. Вроятно, кто нибудь нечаянно, или нарочно выключилъ токъ. Когда снова заблистали огни — никакого привиднія не было обнаружено. Оно мелькнуло, показалось, привидлось — и исчезло.
Водворяя спокойствіе, приглашая всхъ занять мста и не волноваться, живой, черноусый и черноглазый комиссаръ парохода, стоя на эстрад, стучалъ по столу деревяннымъ молоткомъ, приглашая занять мста и приступить къ аукціонному торгу, къ лоттере-томбола и другимъ забавамъ. Передъ нимъ на стол, стоялъ большой тщательно упакованный предметъ, перевязанный веревкой и комиссаръ, заглушая шумъ взволнованной толпы, возгласилъ спокойнымъ, ровнымъ голосомъ:
— Une machine `a coudre! Швейная машина! Объявлена цна десять франковъ! Всего десять франковъ за швейную машину!.. Кто даетъ больше?!
Живые впечатлительные французы забыли о привидніи и столпились около комиссара.
— Пятнадцать! — раздался чей-то женскій голосъ.
— Увряю васъ, что я его хорошо видлъ, — говорилъ грекъ. — Все въ бломъ. Очень большое… Двадцать! — крикнулъ онъ, жадно оглядывая большой свертокъ.
— Но это же просто вамъ показалось, — сказалъ старый еврей. — Какія теперь могутъ быть привиднія! — Онъ пожалъ плечами. — Радіотелеграфъ — и привиднія. Пхэ… Я уже даю двадцать
пять!— Даютъ сорокъ, — сказалъ комиссаръ, показывая на группу нарядно одтыхъ французовъ,
— Такъ я же даю сорокъ пять! Цна быстро наростала.
— Привидніе, — ворчалъ еврей. — Это же просто трюкъ, придуманный для развлеченія пассажировъ!.. За хорошую швейную машину можно смло дать сто сорокъ, Ну, даже, если и подержанная… Она новая стоитъ вс восемьсотъ.
Онъ торопливо крикнулъ:
— Сто пятьдесятъ…
Но уже надбавили до двухсотъ. Еврей заволновался и сразу далъ двсти. Это подзадорило грека и онъ, позабывъ о привидніи, набавилъ десять франковъ.
Въ толп пассажировъ перваго класса дали триста. Точно шло состязаніе между первымъ и третьимъ классами, кто дастъ больше за швейную машину.
— Господа, въ пользу вдовъ и сиротъ моряковъ французскаго торговаго флота, — возглашалъ комиссаръ, — швейная машина!.. Даютъ шестьсотъ!.. Вы давали? — показалъ онъ на еврея….
Сейчасъ же изъ группы перваго класса набавили: — шестьсотъ пятьдесятъ. Третій классъ отсталъ. Теперь въ дло вмшались англичане, и мистеръ Брамбль сразу сказалъ:
— Семьсотъ!
— Семьсотъ?.. Кто даетъ больше! Семьсотъ! Разъ… Никто больше?.. Семьсотъ… два…. три… Машина за вами.
— Коля, возьмите машину, — сказалъ Брамбль и сталъ доставать изъ бокового кармана туго набитый бумажникъ.
Коля приготовился къ большой тяжести и протянулъ за машиной об руки.
Странно… Очень легка показалась ему машина. Онъ съ недоумніемъ посмотрлъ на комиссара, потомъ на мистера Брамбля.
— Что? — спросилъ Брамбль.
— Но, мистеръ Брамбль, уже очень легкая машина. Коля держалъ свертокъ на мизинц.
— Ну… Развязывайте.
Любопытные толпою окружили Колю. Онъ снялъ бумажную обертку. Подъ ней оказался большой картонный ящикъ. Раскрылъ ящикъ — тамъ свертокъ въ блой бумаги. Распаковали: еще коробка и опять пакетъ, въ пакет коробка поменьше…. Уже Коля весь окруженъ былъ бумагами, коробками и пакетами. Наконецъ, въ самомъ конц — маленькая коробка отъ спичекъ и въ ней иголка съ продернутой въ нее ниткой. Онъ подалъ ее Брамблю.
— Machine `a coudre! — сказалъ мистеръ Брамбль. — Не худо придумали эти французы!
— Ну, я же сразу замтилъ, что не такъ, — сказалъ еврей. — Я уже видлъ — пакетъ не похожъ. Форма не та.
— Однако, сами набавляли, — присталъ къ нему грекъ.
— Ну, набавлялъ. Ну и что набавлялъ! Это, чтобы вы отвязались съ вашимъ привидніемъ.
Аукціонъ продолжался.
Посл него оттащили піанино въ сторону, убрали стулья. За піанино слъ таперъ и возбуждающіе звуки уже устарвшаго танго раздались подъ глубокимъ тропическимъ небомъ.
Французскій лейтенантъ съ пвицей, пвшей «Partir c'est mourir un peu», выступили первой парой
Весь пароходный ютъ наполнился танцующими.
Піанино гремло, и за его игрою стали не слышны мрный рокотъ машины внутри парохода и тихое шипніе волнъ у его носа.
IV
ДЖИБУТИ. «A LA MER»!
Миновали Бабъ-эль-Мандебскій проливъ. Коля видлъ вдали блыя черточки на розовомъ фон горъ — Аденъ. Въ Аденъ не заходили, но сразу свернули въ Таджурскій заливъ.