Мародеры на дорогах истории
Шрифт:
По автору, "такое смешение лексических примет многих славянских языков говорит, впрочем, отнюдь не о великой древности памятника". Во всех случаях от "новгородских волхвов IX века" этакая лингвистическая солянка весьма далека. И дело вовсе не в том, что "влесоведы" "не договорились между собой". Такая "договоренность" к науке вообще отношения не может иметь: это для сект и подобных им объединениям. Ю.К. Бегунову представляется, что "Влесова книга" — что-то вроде фантастических сочинений XVII века, которые могут представлять историко-литературный интерес и в которых можно попытаться выудить что-нибудь из исторических реалий. Но с языковой точки зрения такое смешение диалектов (почему-то приписанное Асовым мне) более логично объяснено Л.П. Жуковской и О. Твороговым: дело не "в странности
В "научных" аргументах Асова не последнее место занимает и утверждение, будто Л.П. Жуковская была связана с КГБ, который и заставил ее выступить против "Влесовой книги". Но ведь по такой логике придется считать, что создавали "Влесову книгу" по заданию Моссад? Уж не потому ли и загнал Куренков русов в Двуречье, на родину Авраама? И не концепция ли Г. Бараца — известного сионистского деятеля, настаивавшего на еврейском происхождении Руси — подкрепляла аргументацию Куренкова, считавшего, кстати, что никаких славян вообще не было в природе и их придумал летописец XII века? И в свете этой "концепции" замена в переводе куренковских "русищей" "славянами" — очевидный подлог.
В.В. Грицкову досталось за "воспаленное воображение", у которого "на одно верное суждение приходится два неверных по причине малой научной культуры". С высоты "большой научной культуры" Асов дает многочисленным скептикам вопрос: как же "деревянные вещи… поднимают из скифских курганов?". А так и поднимают, чтобы немедленно обеспечить специальные условия хранения. И не только деревянные вещи. Это ведь любому школьнику известно.
И уже совершенно недосягаемой вершиной "научной культуры" является пассаж об академике Д.С. Лихачеве. Оказывается он "глава исторической и палеографической науки", исследующий творчество А.С. Пушкина! Неужели в журнале "Наука и религия", пропагандирующем "Влесову книгу", никто не знает, чем более полувека занимается Д.С. Лихачев? Или сотрудник журнала таким образом защищается от критики: мол, "неспециалист"! При всех моих расхождениях (и глубоких) с академиком, в вопросе о "подделках" нам довелось занимать с ним близкие позиции, защищая подлинность "Слова о полку Игореве". Для квалифицированного филолога это вообще не слишком сложная проблема — отличить подлинное от фальсификации.
И наконец о единственном аргументе Асова по существу: функции бога Велеса. Профессор, оказывается, не знает, что "скот" — это домашние животные. Слова, взятые им в "кавычки" — нецитаты. Цитировать Буса Кресень, А. Асов и А. Барашков пока не научились. Поэтому не стоит за этой троицей говорить о "подлогах". Более того: умноженное наглостью невежество в данном случае хороший стимул поговорить по существу. Книга названа "Влесовой" и должно предполагать, что и создатели книги и "влесоведы" изучали вопрос о его прерогативах. Но явно не доизучили.
Имя Велеса (Волоса) в качестве "скотьего бога" впервые упоминается в договорах Олега 907 года и Святослава 971-го. Оба договора — относительно вольный пересказ действительных текстов соглашений. Но в данном случае это не существенно, поскольку эти вольные записи появились в составе летописей, видимо, раньше, чем в "Повести временных лет" оказались более приближенные к текстам оригинала договоры 911 и 945 гг. И понять надо именно эпитет "скотий": что он значил вообще в языческую эпоху и какую роль играл в данных упоминаниях.
Удивительно, но набрасываясь на оппонента с кулаками, автор не удосужился посмотреть хотя бы словари Даля, Срезневского, Фасмера. Почти два столетия ученые разных стран ищут истоки слова, означающего во многих языках примерно одно и то же: деньги, богатство, имущество и (очевидно производное) подать, налог. Одним из аргументов норманистов изначально было шведское слово "скатт" — драгоценность, сокровище, клад, а также налог. Но оказалось, что слово это было известно и готам, и древним саксам, и другим германским континентальным племенам в значении именно денег, имущества.
Мое включение в полемику свелось в сущности лишь к тому,
что я обратился к трехтомному словарю старой кельтики А. Хольдера, у которого нашел буквальное совпадение с древнерусским, все с тем же значением "имущество, богатство, деньги" (см. "Об этнической природе варягов" в журнале "Вопросы истории", М., 1974, № 11). А специального исследования заслуживает вопрос о том, как деньги стали "скотом" в современном понимании.Но раньше надо точнее определить функции Велеса. Не случайно, конечно, что в договорах дружину и торговцев сопровождают Перун и Велес. Перун — бог дружинников, Велес — бог торговцев. В X веке дружинник и торговец чаще всего был в одном лице (и дальние походы совершали за моря ради добычи и торговли, а договоры предполагали именно правила торговых отношений). Никакие "стада", конечно, по морям не плавали. Был у Велеса и еще одна функция: он покровитель поэзии. Легендарный Боян в "Слове о полку Игореве" — Велесов внук. Иными словами, его функции те же, что и у римского Меркурия: покровитель торговцев, путешественников, служителей муз (а они чаще всего тоже были путешественниками).
Соответственно в X веке и позднее должность "скотник" означала казначея, а "скотница" — хранилище казны. Под 996 годом в летописи говорится как о достаточно обычном событии — раздачи горожанам подарков "из скотниц кунами". Под 1018 годом новгородцы собирают для Ярослава "скот" кунами и гривнами. И в таком значении эти понятия долго будут существовать. "Скотом" же в современном понимании деньги и прочее имущество станет не сразу. И решение этого вопроса, видимо, подскажет нумизматика.
Дело в том, что, скажем, зверек куница — это меховой эквивалент серебряного динара — "куны" (от латинского "коен" — кованый), зверек бела (горностай) — эквивалент арабского диргема. То есть названия зверьков в данном случае вторичны по отношению к серебряным монетам. А Срезневский собрал внушительный круг источников, свидетельствующий о появлении аналогичного эквивалента для меры богатства — "скота". Таковым стала корова ("от скот же и волов и овец", "полониша скоты и коне, вельблуды и челядь", и т. п.). Хотя по "Русской правде" больше подходил бы вол: как рабочий скот он ценился несколько выше коровы, именно ровно гривну, что равнялось 25 кунам (корова — 20 кун).
Жаль, что серьезные вещи приходится обсуждать на столь несерьезном уровне. Но слишком уж это сейчас актуально. Ведь под флагом "плюрализма" убивается наука и знание, без которых ни один народ в конце XX столетия не выживет. Когда А. Асов пытается впрячь в одну повозку и "Слово о полку Игореве", и "Влесову книгу", и приднепровских славян, и враждебных им земляков праотца Авраама русов, это, как он выражается, "его проблемы". Но вот и А. Канавщиков напористо разъясняет профессору, что фальшивки нужны, и что все "Карамзины" прошлого и настоящего — фальсификаторы.
Фальсификаторов действительно много. Скажем, вся кампания против подлинности "Слова о полку Игореве" так и воспринималась обеими сторонами. Помнится, 30 лет назад Р.В. Фридман, которую я, будучи студентом, весьма уважал за прочитанный курс античной литературы, а она меня — за постоянно задаваемые вопросы, поделилась со мной — уже коллегой-доцентом — радостью: "Какой все-таки Сашка Зимин молодец! Как он ударил по русскому шовинизму!". "Да, — возразил я. — Но памятник-то — шедевр мировой культуры". "Правда, — легко согласилась она. — Надо так ударить, чтобы памятник не пострадал". Такой замысел мне показался нелепостью. И некоторое время спустя пришлось реагировать на книгу Олжаса Сулейменова, где автор "Слова" — половец, сами же половцы — младшие братья "Главного народа".
К сожалению, прав автор и в отношении многих ученых прошлого и настоящего. Скажем, спор норманистов и антинорманистов с самого начала питался не столько научными, сколько политическими соображениями, а потому подавляющая часть материалов в этой полемике не привлекалась (за очень редким исключением, вроде С. Гедеонова). Но в отношении многих оппонентов с той и другой стороны, следовало бы говорить о тенденциозности, а не о фальсификациях: материал практически необозрим и в полном объеме никто и никогда им не владел.