Марс наш!
Шрифт:
— Что ты хочешь? — нехорошо посмотрел на меня Барагозин.
Я знал этот взгляд, а учитывая ещё и пост, не сомневался: он обязательно будет мстить.
— Я же сказал: сейчас мы вместе с вами на время отложим внутреннюю грызню. Вместе выйдем из Спасской башни, поднимемся на Мавзолей и, как на параде, поприветствуем юных Часовых! А потом, под «Прощание славянки», мои студенты отправятся на свою первую миссию.
И, замечтавшись, добавил:
— По-моему, должно выйти эпично! Как считаете?
Глава 20
Из совещательного кабинета я выходил мокрый, как мышь. Что сказать, писать
Сильно проще.
Но помимо насквозь промокшей майки под рубашкой я чувствовал тот самый кураж! Физическая и эмоциональная усталость отступали, и сейчас балом правили дуэт из серотонина и адреналина!
Я сполна пользовался лаврами Победы! Поняв, что этот раунд выигран мною, а любые попытки воспрепятствовать принесут только ещё больше проблем, хмурые партийцы во главе с Барагозиным, негромко переговариваясь, шагали к воротам Спасской башни. И я, как Первый Часовой, возглавлял это шествие!
На негнущихся от напряжения ногах, но с идеально прямой спиной!
Ведь я есть Сумрак!
Для слабости будет время. Потом.
А сейчас, стоя на трибуне Мавзолея, на том самом месте, где в кинохрониках стоял сам Иосиф Виссарионович, я вместе с остальной верхушкой партии махал рукой и приветствовал будущих Часовых, которые, опять же по моей задумке отправятся с этого импровизированного парада на «Землю 12».
Прямо с Красной площади!
— Спокойнее, Михаил Денисович, — сжимая предплечье генсека, я не давал ему по-тихому слинять с трибуны Мавзолея. — Улыбнитесь и поприветствуйте юных Часовых, как это и подобает генеральному секретарю партии!
— Вот ещё… — зло процедил он сквозь зубы.
Однако на его лице всё ещё висела дежурная улыбка политика.
— Ну может тогда хотя бы речь? — подкинул я дровишек в костёр его злости.
Ну да, понять Барагозина было несложно. Всё-таки он — генеральный секретарь партии и фактически главное лицо всего СССР — вынужден стоять на трибуне и плясать под дудку какого-то вояки. Под мою дудку. И видится мне, что этот внушительный урон для самомнения и гордыни ещё аукнется простому писателю Олегу Сибиряку. Но это будет потом, а сейчас две сотни юных Часовых, задрав голову, смотрели в небо на пролетающих на бреющем полёте сверхзвуковых истребителей «Ночных ведьм»!
Это Лиза постаралась! Использовала дружеские связи в единственном женском авиаистребительном подразделении ВКС СССР, и вот: под радостные, почти детские визги праздных зевак и гостей Красной площади девять футуристичных самолётов рисовали в небе над Кремлём узнаваемый логотип Часовых!
— Нет так нет! — с самым невинным лицом пожал я плечами. — Тогда я сам!
И шагнул на трибуну.
А людское море, возбуждённое представлением и не объявленным парадом, всё не желало успокаиваться. Тогда, чтобы утихомирить толпу, я поднял руку.
— Часовые! — поднял я руку и людская толпа замолчала. — Сегодня вы, находясь на Красной площади, в самом сердце нашей страны и столицы, отправляетесь на защиту Родины! Как это было в декабре сорок первого… И пусть ваш фронт лежит в другом Т-измерении, но он не менее тяжёл и ответственен, чем подвиг Панфиловцев!
Продекламировал я заранее написанную, а потом ещё 10 раз переписанную речь. При её подготовке даже пришлось лезть в исторические
справки Земли 1. Мало ли, всё-таки наши миры достаточно сильно отличаются, и здесь наших героев вполне могло и не быть!Но Иосиф Виссарионович, героическая оборона Москвы и Ленинграда от дивизии Германского Нейрорейха тоже присутствовала. А потому Лиза, как доверенное лицо, которой я поручил проверку, лишь внесла несколько правок.
Толпа недоуменно загудела. Но ещё более озадаченными выглядели лица партийцев вроде Ежова или Заворотнюка. Для них публичная порка с трибуны Мавзолея только начиналась.
— Не обманывайтесь мирным небом над головой. Сейчас СССР находится в ещё большей опасности, нежели 75 лет назад! И в этой негласной, необъявленной войне мы стоим на грани поражения! Институт Часовых деградировал всего до семи членов! Всего семи отважных героев! Именно поэтому Родина позвала своих лучших сынов и дочерей на защиту. И вы откликнулись!
И вновь в моей речи была заготовлена эффектная пауза. Которая на этот раз прошла в практически гробовом молчании. Студенты, переглядываясь, «переваривали» мои слова. Этим же занимались и счастливцы среди прохожих.
А вот лицо главнокомандующего ВКС Ежова побелело до оттенка свежестиранной портянки. И его водянистые, полные ненависти глаза не обещали мне ничего хорошего.
Да и пофиг на самом деле! Скорее даже наоборот! Ведь эта речь была приготовлена в первую очередь для его ушей.
— А теперь: смир-р-но!!!
Добавив в голос командных нот, я поближе подтянул микрофон.
К удивлению для себя обнаружил, что помимо выстроенных на Красной площади студентов, вытяулись и зрители! Даже партийцы Рогожев и Сеннов втянули животы на вбитом с армии рефлексе.
— В честь юных Часовых — Ура!!!
— Ура! Ура! Ура-а-а-а! — проскандировало человеческое море!
И, прикрыв голову левой, я отдал в честь.
— А теперь, надеть кислородные маски и приготовиться к т- переходу! — не отрывая руку от виска, отдал я приказ.
И, набрав в лёгкие воздух, словно боевой клич, прокричал в микрофон кодовую фразу.
— Бесконечность — НЕ ПРЕДЕЛ!!!
Клавдия Леонтьевна — искусственный интеллект башни Часовых — приняла мою кодовую фразу и активировала написанный сегодняшней ночью протокол.
Маленький, не больше пластинки большого ногтя, сувенирный значок Часовых, который каждый из студентов получил вместе с ключами от автомобилей, помимо платино-никелевого сплава содержал в себе ещё и маленькую микросхему. Технология вроде нашего ГЛОНАСС, но основанная на каких-то непонятных мне физических принципах, послужила прообразом мини-Маяка.
Вот и сейчас на груди моих студентов, которые даже не подозревали о грядущей подставе, находилось по личному мини-Маяку для полноценного т-перехода! И отдав искусственному интеллекту башни Часовых условный сигнал, я запустил заранее прописанный и просчитанный Борей протокол телепортации!
Сначала исчезла девушка из второго ряда. Её соседи удивлённо переглянулись. В следующем был бородатый мужчина возрастом около сорока.
Я же продолжал стоять на выправку и отдавать честь. «Спокойствие и непоколебимость, Сибиряк! Спокойствие и непоколебимость», — продолжал повторять я себе, хотя рука у виска, в которой я отдавал честь, уже порядком затекла.