Марш 30-го года

Семен Максимович присмотрелся к сыну и спросил строго:

– Ты чего это надулся? Может, Николая жалко?

Алеша улыбнулся:

– Ты что это обрадовался, отец? Сам, помнишь, говорил: республика - все равно. Ну, вот тебе и республика: Родзянко, князь Львов. Доволенг?

Семен Максимович сел на край стула, поставил палку между ног, на палку положил длинные свои прямые пальцы:

– Языком пока говоришь - все равно, а на деле как-то иначе выходит. Ты смотри: сегодня первый день, а уже на заводе все друг друга товарищами называют. И флаги какие? Красные. Это тебе не все равно. А завтра совет выбираем.

– Какой совет?

– Совет рабочих депутатов.

Алеша сразу поднялся на костыли, заходил по комнате, остановился против отца, обрадованный:

– Ты серьезно, отец?

– Не будь балбесом. Я тебе не серьезно что-нибудь говорил? Выбирают совет, и меня в совет уже приговорили.

Алеша задумался и... весело:

– Да! Дела большие!

Степан заржал, как будто жеребец со двора вырвался:

– За хозяев взялись, за хозяев! Ах ты черт, где же моя амуниция военная?

Он полез на кухню, так о чем-то громко кричал с Василисой Петровной, хохотал и требовал свои военные доспехи: гимнастерку и штаны. Василиса Петровна улыбалась и спрашивала Степана:

– Куда ты собираешься, Степан Иванович?

– Это я приготовлю. Воевать буду.

– С кем воевать?

– А там будет видно. Найдем с кем.

– Смотри, как бы тебя не нашли, - сказал Алеша, выходя в кухню.
– Царя скинули, а дезертиры остались.

– Да какой же я дезертир? Царю присягу давла, а царя - по шапке.

– А теперь народу будет присяга.

– Ну, народу другое дело. Народу мир нужен, а может, и еще что. Народ - это дело справедливое!

21

Алеша целый день бродил по улицам, провожал все демонстрации, заходил на все митинги, заговаривал с каждым прохожим, присматривался к каждому встречному. Надежда Леонидовна по вечерам ссорилась с ним и возмущалась:

– Что это такое? Вы раненый или нет? У вас еще рана не зажила, а вы целый день по городу бегаете! Я вас привяжу к постели.

Но Алеша отвечал ей:

– Все равно и здесь по комнате буду ходить. Усидеть сейчас невозможно, Надежда Леонидовна. Сдвинулся народ с места, понимаете?

– Сколько вам лет?

– Мне лет? Двадцать три.

– Господи, как мало! Тогда вам действительно трудно усидеть на месте. А все-таки я вам не позволяю так много бродить.

– Ну, хорошо, я пойду в гости.

– В гости идите.

Алеше почему-то вдруг захотелось побывать у Остробородько - там всегда самые свежие новости, можно увидеть и Нину Петровну. На нее тянуло посмотреть, как на хорошую картину на хорошей выставке.

У Остробородько действительно сидел и разглагольствовал доктор Васюня, только что прибывший из Петрограда, куда он ездил за хирургическими инструментами для Кавказкого фронта.

– Ничего понять нельзя, - говорил Васюня.
– Народ, ну его к черту, просто с ума сошел. Все ходят, кричат, галдят, как будто оглашенные. Теперь его скоро не остановишь. Большую узду нужно, чтобы взять в руки. А кто возьмет? Ах, какой глупый этот Михаил! Теперь сразу нужно было из рук в руки корону брать. Наш народ такой: еще "ура" кричали бы, на руках носили бы. Такая красота:

" Б о ж е ю м и л о с т ь ю , м ы , М и х а и л В т о р ы й , и м п е р а т о р и с а м о д е р ж е ц в с е р о с с и й с к и й ".

Васюня водил пальцем по воздуху и изображал этот торжественный текст.

На него смотрели прищуренные глазки Петра Павловича Остробородько:

– Ничего не вы не понимаете, Васюня. У нас не такой народ. У нас без бенефиса не обойдется.

– Какой же бенефис?

– А вот увидите: по старым программам, но первый раз в этом городе. Панам попадет. У нас ведь, если что, панов били. Правда, Алексей Семенович?

– Да, панов будем бить, - улыбнулся Алеша.

– Вот видите?
– Петр Павлович протянул возмущенную руку.
– Это говорит офицер, георгиевский кавалер, герой. А что скажет мужик?

– В самом деле будете панов бить?
– заинтересованно спросил Васюня и направил на Алешу свои маленькие глазки.

– А как же?
– ответил Алеша с прежней улыбкой.

– Для чего?
– спросил серьезно Петр Павлович.

– Сначала для удовольствия, потом для дела.

– Ну, и что?

– Хорошие дела готовятся. Подождите несколько месяцев.

– Удирать нужно?

– Вам зачем удирать?

– Меня тоже могут за пана посчитать.

– Ну, какой вы пан? Вы - доктор, человек трудящийся.

– Бить панов это всегда значило бить и культуру.

– Положим, далеко не всегда.

– Вы сейчас же закричите: буржуазная культура! Вы большевик? Ваш Ленин уже в Петрограде? Да?

– Я пока что инвалид, Петр Павлович стоял посреди комнаты и сыпал возмущенными вопросами, острыми взглядами и плюющимися мокрыми словами. Нина Петровна сидела у самовара, заботливо опускала и подымала глаза над

– Довольно вам кричать. Чего вы напали на больного человека! Идите сюда, Алеша, бедненький. Я вам поближе к себе и приблизила к нему милое, мягкое и нежное свое лицо. Васюня и Петр Павлович о чем-то снова оглушительно заспорили.

– Расскажите, что-нибудь, Алешенька, - сказала Нина.

Алеша поднял на нее большие глаза:

– Что же расскаpать, Нина Петровна?

– Расскажите что-нибудь счастливое.

– Не знаю, Нина Петровна, с чего начать.

– Тогда я вам расскажу. Только никому не говорите.

Она наклонилась к нему, и по Алешиной щеке загуляли кончики ее нежных золотистых волос:

– Алеша, только никому не рассказывайте. Я не люблю этого поповича. И не пойду за него замуж. Я хотела идти в сестры милосердия, а он написал: не нужно. Он - попович, понимаете, у него и душа поповская, расчетливая.

– Где он сейчас?

– Он получил все, что полагается. Где-то при индендантстве. Получил капитанский чин. Но он не военный. Он только делает вид, что военный. Он попович. И его солдаты убьют, обязательно убьют. Он попович, а хочет быть барином.

– Нина, почему вы мне об этом говорите?

– Мне больше некому сказать. А кроме того, еще есть одна важная причина. Я даже хотела идти к вам в госпиталь, а потом стало стыдно. А теперь уже не стыдно.

Нина петровна все это говорила спокойно, ничего не изменилось в ее лице, даже улыбка осталась та же: нежная.

– А вы написали ему, что не любите его?

– Я еще не написала. Все папу как-то жалко. Это его мечта. Хотя теперь это уже не модно.

– Что не модно?

– А вот за поповича выходить.