Марш 30-го года
Шрифт:
– Как тебя зовут? Маруся?
– спросил Алеша.
– Ой, боже ж мой, господи, Маруся! А откуда вы познали?
– Так по глазам же видно.
Маруся дернулась к дверям, но оглянулась на Алешу сердито:
– У! По глазах! Ничего по глазах не видно!
Капитан серьезно вытянул губы:
– Ну, что ты, милая, как тебе не стыдно! Такая большая и такого пустяка не знаешь! Всегда видно.
– А почему по ваших глазах не видно, как вас звать?
– Так он же не Маруся.
– Ой! Какие вы! А... а угадали, смотри!
Очарованная этим обстоятельством,
– Марусыно, сердце! Садись, красавицы!
– А для чего?
Но села, не спуская с Алеши пораженных событиями очей.
– Так богато, говоришь, живут?
– Это... кому письма носила? Ой, и богато! Как те, как буржуи!
– А к кому ты носила?
И вчера носила и сегодня. Значит, так: поручник... тот... Бобровский, потом капитан Воронцов, потом еще капитан, только не настоящий капитан, а еще как-то...
– Штабс-капитан?
– Ага, шдабс-капитан Волошенко, потом тоже поручник Остробородько.
– Остробородько? Да разве он приехал?
– Четыре дня! Я к ним теперь отнесла. Раньше там сам барин ходили, там барышня такая славненькая. Она была невеста нашему барину, а теперь не захотела. Так наш туда больше не ходит, а письмо послали...
– А еще кому?
– И еще было... этот самый, купца сынок, тот называется под... под... пору... тчик Штепа. Так и называется Штепа. А чего вы так бедно живете?
– Все деньги, Маруся, пропили.
– Ой, как же можно... так пить. Только все это неправду говорите. До свидания.
Маруся метнула взглядом, косой и подолом и выскочила. Капитан смотрел на письмо и ухмылялся:
– Важно подписано: подполковник Троицкий. Вы его знаете?
– Знаю.
– Он что, кадровый?
– Нет, из запаса. Не знаю, как там было раньше, на войну он пошел штабс-капитаном.
– Попович?
– Попович.
– А вы заметили, в письме есть что-то такое... священное.
– В самом деле?
Г о с п о д и н у п о р у ч и к у Т е п л о в у
Тяжелое состояние, в котором находится наша родина, возлагает на нас, офицеров, святую обязанность все наши помышления и силы отдать на дело скорейшего возрождения и восстановления славного русского воинства и воинской чести у истинно преданных родине сынов ее. А посему, как старший в нашем городе офицер, прошу вас, господин поручик, пожаловать ко мне в шесть часов вечера 29 сего сентября для предначертаний общих наших действий.
Подполковник Т р о и ц к и й
– Да, русское славное воинство. Пойдем, капитан?
– А зачем нам, собственно говоря, этот подполковник или подпротоиерей?
– Надо пойти. Посмотрим, чем там пахнет.
Двадцать девятого числа Алеша с капитаном отправились к Троицкому. Степан, чрезвычайно заинтересованный этим путешествием, пока они дошли до ворот, успел пропеть: "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых". Он пел отчаянно громко, и уже на улице они слышали оглушительное "аллилуйя".
Дом священника, каменный, не старый, очень импозантно выделялся среди обыкновенных рабочих хат. Двери открыла чернобровая
Маруся и немедленно выразила свое особое удовольствие, прикрыв губы тыльной стороной руки. Над рукой коварно блестели ее глаза и улыбались Алеше.– Здравствуй, Маруся.
– Ой, а вы не забыли, что я Маруся!
– Да хотя бы и забыл, так... глаза ж...
– Оййй! Такое все говорят и говорят!
– Много господ собралось?
– Полная комната. И все офицеры и капитаны. А вы чего без аполетов! Все в аполетах!
– Пропили эполеты.
– Боже ж ты мой, все попропивали, и аполеты пропили!
Маруся унеслась по светлому, летнему коридору, где-то далеко хлопнули двери. В передней встретил стройный, подтянутый Троицкий. Из-под светлой довоенного сукна тужурки у него выглядывала золотая портупея, на груди краснел Владимир с мечами. Но лицо Троицкого за три года приобрело какие-то дополнительные складки, расположившиеся на щеках в таком же изящном порядке.
– Пожайлуста, господа. Поручик Теплов? Мы знакомы. С кем имею честь?
– Это капитан артиллерии Бойко, - показал Алеша на капитана.
Пожав руку капитану, Троицкий поднял свою на уровень плеч и сказал с особой, несколько театральной любезностью:
– Были бы погоны, сразу увидел бы, что господин Бойко - капитан, и притом капитан артиллерии...
В это время в дверях появился Борис Остробородько.
Он выглядел настоящим дедушкой-воином, холеные усы у него отросли и вполне соответствовали общему его золотому сиянию.
– Алексей! Здравствуй!
Он занялся поцелуями. И только окончив их, отступил в недоумении:
– Но, слушай, почему ты в таком виде? Что это за вид? И у тебя ведь есть золотое оружие!
Алеша хитро потянулся к его уху:
– А что? Разве есть интересные дамы?
– Дамы? Боже сохрани! Совершенно секретно! Даже батюшка с матушкой куда-то удалены.
– Пожалуйте, пожалуйте, - сказал любезно хозяин.
В большой гостиной, устланной ковром и заставленной зеленой мебелью и фикусами, было уже человек десять. За роялем сидел прапорщик и наигрывал вальс. Алеша смутился, когда заметил подозревающе-любопытные взгляды, направленные на его опустевшие плечи. Глянул на капитана, но капитан со своим обычным хмурым видом, неся усы далеко впереди себя, направился в самый безлюдный угол и, только усевшись на узком полудиванчике, кашлянул более или менее сердито. Алеша поместился рядом с ним.
За круглым столом, покрытым зеленой бархатной скатертью, сидели главные гости: подполковник Еременко, капитан Воронцов и штабс-капитан Волошенко. Из них только один подполковник нагулял в жизни дородные плечи, жирную шею и румяные щеки. Воронцов и Волошенко были худощавы, бледны и узкогруды. У Волошенко погоны далеко нависали над краями плеч, - видно, еще прошлой зимой были придавлены пальто. Этих Алеша хоть немного знал, встречая их то в госпитале, то у воинского начальника, остальные все были незнакомы, и у них вид был какой-то потрепанный. В сравнении с ними подполковник Троицкий производил впечатление блестящей, напряженной и уверенной силы.