Марш Акпарса

Аказ кивнул головой в знак согласия и рядом с воеводой по­шел в залу. Янгин и Топейка смело шагнули за ними. Проходя ми­мо Терешки, Аказ улыбнулся, обнажив белые зубы. И тут Тереш- ка вспомнил: это сотник Аказ, с которым вместе когда-то тушили лесные палы...

Свадебный пир закончился только под утро. Иван, охмелевший к полуночи, сейчас в опочивальне был почти трезв. Он скинул лет­ник с ферязью и в одной исподней рубахе сел на кровать рядом с Анастасией.

— Ты на меня не сердишься, Ваня?—тихо спросила та.

— За что?

— Может, послов не стоило мне к столу звать? Бояре и князья ь большой обиде были.

Иван ничего не ответил.

— Я увидела, что послы тебе по сердцу пришлись...

— Кому по сердцу? Мне?! — Иван сердито взметнул брови вверх.— Ничтожные людишки, как и все!

— Зачем же ты их выше бояр поставил?

— Коли надобно будет для целей моих и государства, я их выше себя поставлю. А если надобно, завтра же прикажу псам на растерзание отдать.

— Грозен ты, Иван, в гневе и милости. Как бы не наделал бед великих.

— Это я к слову. Сии послы мне сегодня нужны были.

— Но зачем же злобить бояр? Разве с приемом нельзя подо­ждать было?

— А это я Шуйским назло, Сильвестерке-попу. Я еще покажу им, что я — царь! Завтра велю черемисских послов одарить коль­чугами и ратной сброей. Пусть бояре мошной своей потрясут — воинов князя Горбатого в поход на Волгу соберут... Да ну их, бояр и всех протчих! Давай спать.— И он привлек к себе Анастасию

Утром Аказ проснулся поздно. Не спеша оделся, умылся, подо­шел к окну. На улице все залито солнцем. Снегу в нынешнюю зиму выпало обильно, и он лежит на крышах толстым слоем, чуть-чуть сероватый, окинутый дымом печных труб. Купола церквей тоже под снежными шапками. На душе у Аказа радостно: все, о чем так много и мучительно думалось, исполняется.

Зазвенели под копытами всадников промерзшие бревна мосто­вой. Около посольской избы остановился князь Александр с двумя воинами, взошел на крыльцо.

— А-а, главный посол уже встамши,— воскликнул воевода.— Принимай мои поминки. Буди товарищей,— и, приняв у воинов два узла, передал их Аказу.

В узлах было каждому по стеганому тегиляю — кафтану со стоячим воротом, по панцирю с легкой кольчужкой и по остроко­нечному бронзовому шлему.

Когда Аказ, Янгин, Топейка и Мамлей оделись в ратные до­спехи, воевода сказал:

— А теперь к государю пред светлые очи.

На дворе день морозом лют, но безветрен. Ветки дерев гнутся, отягощенные снегом, сверкают на солнце. Иногда от стука или легкого ветерка снег падает наземь, и тогда ветка выпрямляется, чуть-чуть покачиваясь. Аказ идет за князем по Кремлю, с тревогой глядит на окна Шигонькиного дома. Там скрывается Санька. «Ах, как бы выговорить ему прощение,— думает Аказ,— сказать бы ца­рю, какой он хороший человек. Но удобно ли?!»

И снова они в прихожей палате Брусяной избы, где позавчера был большой прием и переговорено обо всем: как себя держать с татарами, как готовиться к походу на Казань, как с народом го­ворить?

Сегодня в прихожей палате много облаченных в ратные доспе­хи воинов.

Царь вошел почти одновременно с послами. Обращаясь к рат­никам, сказал:

— Ну, с богом, воины! Благословляю вас на далекую дорогу. Князь Александр, подойди поближе. Хоть не великую даю тебе рать, но воины отменные. Казань ты пока не воюй, а вот его на­роду,— царь указал на Аказа,— от насильников защитой стань. Пройди по волжским берегам, пусть лесной народ знает, что че­ремис мы в обиду не дадим. Дороги лучшие они тебе покажут.

— Каждую тропку лесную знаем! — ответил Янгин.— Проведем князя, куда ему надо, и делу конец.

— Я схожу в ветлужские леса,— сказал Топейка,— пусть и там знают, что Москва нам теперь родня.

— Скажите людям мое слово.— Иван подошел к Аказу.— Ес­ли помогут мне отвоевать Казань и встанут с Русью рядом, пять лет не будем брать мы с них ни ясака, ни податей и никаких на­логов.

— Великое тебе спасибо, государь!

— Э-э, нет, поклоном не отделаетесь.— Царь повернулся к Ян- гину и слегка ткнул кулаком в плечо.— Ишь, плут! На свадьбе у царя гулял, а отзывать не хочешь. Когда на Казань пойду, непре­менно заеду в гости. Наверное, уже успели все трое пережениться?

— Янгин холост еще,— смеясь, ответил Аказ.— Ну, что ты мол­чишь— зови царя на свадьбу.

— Зачем звать? Ты приезжай — и мы сразу свадьбу заварим.

— И делу коней? — Иван расхохотался.

— Да!

— И еще спрошу... Донесли мне, что в послах твоих черемис­ских татарин есть.

— Есть, государь. Мамлей из соседнего улуса.

— С какой он стати?

— Скажи, Мамлей, — Аказ кивнул другу.

— Мы с людьми Аказа заодно живем, — ответил Мамлей, шаг­нув вперед.— Наравне с ними притеснения мурз терпим. Нам от­дельно от соседей идти нельзя. Куда они, туда и мы... У нас судь­ба общая...

— Ну, поезжайте с богом.— Иван сел в кресло и махнул ру­кой, давая знать, что разговор окончен. Ратники, гремя доспехами, стали выходить из палаты.

— Все сделаем, как ты велел,— сказал Аказ, и все трое, пок­лонившись, пошли за ратниками.

— Аказ, вернись! — окликнул царь,—Мне донесли, будто на Москве ты не впервые?

— Да, государь. Я малость отцу твоему служил.

— Саньку, постельничего, ты знаешь?

— Знаю. Мы вместе из Москвы бежали.

— Я думал, ты скроешь это.

— Я в жизни никому не лгал,— ответил Аказ, искоса погляды­вая на Горбатого-Шуйского.

— А где сейчас тот беглец Санька живет, не знаешь?

— Был у нас, теперь, однако, в другом месте.

— И там не был, не знаю.

— Ты можешь его при случае изловить и царю передать?

— Желанным гостем он бывает у моих людей, а гость у нас— священный человек. Его не выдадут.

— Чем он так желанен черемисам?

— Он правду любит, он вере вашей, государству радеет, жиз­ни не щадя. В самую глубь лесов к луговым черемисам ходил, жил там долго.

— Зачем?

— Своим горячим словом склонял народ наш к Москве. Я сюда пришел — в этом его заслуга есть.

— Князь Александр, прознай об этом. А вы ступайте с богом.

Когда Аказ и его товарищи вышли, воевода спросил:

— Беглого изловить прикажешь?

— Узнай, что делает он там, что говорит — и только. Быть мо­жет, и верно — большое дело человек делает. Аказу в мысли про­никнуть постарайся. Ты знаешь: словам я не верю. Он дал слово когда-то батюшке моему служить, а сам сбежал. Быть может, и ноне в душе у него совсем иное. Язычники—они коварны. К на­роду ихнему приглядывайся, тут тоже не верь словам. Что не так— секи головы нещадно.