Маршал северных направлений

— Нам нужны сильные резервы для смены «обескровленных» дивизий на фронте, а таковых после наступления будет много, Кирилл Афанасьевич. Я ведь свои дивизии на октябрь только передал, за это время наступление провести надобно и Карельскую армию финнов сокрушить. Потом выводить буду на пополнение — как морозы ударят, под Ленинградом наступать начнем. Пойдешь ко мне начальником штаба? Или здесь комфронта останешься, когда тут «лесное сидение» начнется? А оно непременно будет и надолго затянется — года на два, не меньше — пойдут бои местного значения. Финны ведь на рывке, на кураже продвигаются, мобилизовали всех, страна без рабочих рук осталась. Так что сокращать свои дивизии начнут неизбежно, старшие возраста увольнять — люди ведь каждый день желают покушать, в тылу работы невпроворот, какая-никая, но промышленность у них имеется. И непроизвольно воцарится «перемирие» на фронте, тишь и благодать наступят — так что лавров ты тут не обретешь.

К удивлению маршала, Мерецков думал недолго — быстро прикинул различные варианты и негромко сказал:

— Пойду начальником штаба, потому что командовать мне трудно, а в штабе все же чуть спокойней, двигаться меньше надо, а то ковыляю с трудом, и без палки никуда не отлучусь, даже по нужде.

— Тогда делами заняться надобно, командармы без нас справятся, у них под рукою сила немалая собрана. А нам с тобой надлежит о резервах подумать, чтобы было чем через месяц фронт «наполнить», и к обороне на всем протяжении перейти — и уже надолго.

На последних словах Кулик только тяжело вздохнул, прекрасно представляя, во что его резервы превратятся через месяц наступательных боев. Немцы убрали с фронта 4-ю танковую группу, а потому 4-я армия была тут же выведена в резерв, заодно убрали из 54-й выдвинутые в подкрепление дивизии. Бои под Ленинградом затихли, а ведь в реальной истории они шли постоянно, не прекращаясь, одни десанты на Петергоф и Стрельну чего стоят, а «Невский пятачок» вообще стал огромной братской могилой многих и многих тысяч красноармейцев. Но сейчас все эти бойцы живы, голода в городе нет, и не будет тех самых 125 граммов пайка, «с огнем и кровью пополам». Не умрут сотни тысяч людей, хотя ремни все подтянут — но так временно, пока эвакуация «лишних ртов» не будет проведена. А может и вообще не будет никакой эвакуации — уже до наступления нового года станет ясно.

— Потому следует 37-ю и 272-ю дивизии нужно выводить в тыл на пополнение, в Петрозаводск и Тихвин. Там же начать развертывание стрелковых бригад в полнокровные 3-ю и 4-ю егерские дивизии, не дожидаясь прибытия включенных в их состав пограничных полков. Всего сформировать по два егерских и один артиллерийский полк на дивизию. И 71-ю дивизию, что укомплектована наполовину местными уроженцами, также надлежит отвести в тыл, выделить народности — карел, вепсов, финнов и прочих ингерманландцев, и русских с ними, что в Карелии живут, распределить всех по полкам. Живо научат других бойцов по болотам не только шастать, но и воевать. А вот в саму 71-ю дивизию влить 3-ю ополченческую, но вначале отправить из нее опытных мастеровых на заводы. Так что через месяц у нас должны быть полностью готовы три стрелковых дивизии, уже с опытом, побывавшие в боях, сохранившие боевой костяк. Кроме того, в Шлиссельбурге и Волховстрое начато формирование новых 49-й и 67-й стрелковых дивизий — первая уничтожена в полосе Западного фронта, оставив в память о себе только номер. Вторая обороняла Лиепаю, из Таллинна вывезли в Ораниенбаум две сотни бойцов — теперь они направлены на воссоздание собственной дивизии, в нее включили остатки разбитых и отведенных в тыл частей и подразделений. Но эти две дивизии перевести на «легкий» штат, подготовка тогда займет не три месяца, а два, и вооружить будет намного легче.

Маршал тяжело вздохнул — он прекрасно понимал всю сложность ситуации с резервами. Люди были, не хватало оружия и боеприпасов.

— Егеря должны быть готовы через две недели, срок вполне достаточный. Там не дети собраны или новобранцы — все умеют воевать как надобно с учетом местных реалий. Эти две дивизии будут переведены в разряд «легких», которые сейчас по всей стране формируются вместо бригад, при штате семь тысяч бойцов и командиров. Полки в пять рот, только с одними батальонными минометами, и без орудий. Артиллерии по штатам один полк — два дивизиона из полковых пушек, тех две батареи, и одной батареи из шести 120 мм минометов. Но вот у егерей исключительно горные системы, и много автоматического оружия. Вооружение для этих четырех дивизий скоро прибудет из Ленинграда, «бобиков» в день на семь батарей в городе делают, да и выпуск 120 мм и 107 мм минометов начат.

— В лесах и болотах тяжелое вооружение только стесняет, а так на шесть батальонов шестнадцать трехдюймовок и двенадцать полковых минометов вполне достаточно — посильнее бригады будут. А в отличие от «нормальной» дивизии тылы будут не громоздкие, и все, как понимаю, на конной тяге. Что ж — вполне удачный выход из ситуации.

Мерецков коротко записал и сделал пометки. Судя по всему переход в «прежнее состояние» дался ему легко, они ведь «сработались», словно и не случилось короткого убытия в Петрозаводск. К тому же ответственность будет на маршале, начальник штаба исполнитель его решений.

— Все другие дивизии Карельского фронта переводиться на этот штат не будут, только со временем нужно на основе 54-й дивизии сформировать 5-ю егерскую — там в полках сплошь местные уроженцы, добавить к ним сибиряков. Этих трех дивизий вполне достаточно на фронт — большие соединения в здешних лесах и болотах маневрировать не смогут, а на каждую финскую дивизию мы и так имеем две наших «нормальных». Неужели двумя армиями пару финских корпусов обратно к границе не вышибем?!

Полковая пушка образца 1927 года называлась в войсках «бобиком», или ласково «полковушкой». Орудие устарело и в 1940 году было снято с производства, выпустили около 4300 штук, плюс около тысячи танковых вариантов, что ставились на Т-35, Т-28 и БТ-7А, бронепоездах, бронемотовагонах и бронекатерах… С началом войны выпуск возобновился не только на Кировском заводе, но и в Перми, тогда город назвался Молотов, за войну сделали 13,5 тысяч штук, причем в сорок первом почти четыре тысячи, из них две с половиной в осажденном Ленинграде…

Глава 29

— Отказавшись от штурма Петербурга, а потом от наступления на Свирь, Гитлер поставил под сомнение благополучный для него исход войны. А теперь мы стали заложниками, как его поражений, так и своих собственных неудач. Лучше отходить к старой границе — Черчилль о том меня не зря предупреждал в своем послании. Этот прохиндей что-то пронюхал, и очень важное, о чем я пока не догадываюсь. Но война у нас пошла совсем не так, как надеялись наши недалекие политики…

Карл Густав Маннергейм, фельдмаршал и главнокомандующий вооруженными силами Финляндии говорил сам с собой, причем на русском языке, который он знал в совершенстве всех нюансов, как любой юнкер, окончивший Николаевское кавалерийское училище, и куда больше отслуживший в русской армии, чем в финской. А может все дело в том, что языком местного народа он просто не владел, как все потомственные шведские аристократы, считая его речью той самой черни, что долгими веками служила как шведской короне, хотя прошлое столетие уже угождала русским царям. Но как солдаты они были выше всяких как похвал, а как народ терпелив и трудолюбив, и готов вынести многие тяготы ради достижения заветной цели. Дело в том, что идея «Великой Финляндии» пользовалась популярностью, особенно после поражения в «зимней войне» 1939–1940 года, когда маленькая страна целых три месяца сражалась один на один с великим восточным соседом. Великим без всяких кавычек — население только одного Петербурга, по которому он так любил гулять в юности, равнялась всей Финляндии, с ее городами и весями. И закончилась война так, как и было им предсказано согласно русской поговорке — сила солому ломит. Он ведь советовал уступить, отдать маленькую часть Карельского перешейка и взамен получить вдвое большую территорию в самой Карелии, прекрасно понимая, чем закончится лобовое столкновение двух стран, совершенно несопоставимых по своей мощи.

Сразу же после подписания мира, по которому Россия вернула территории, присоединенные к ней императором Петром Великим, финские политики бросились искать союзника для будущего реванша — поиски закончились сразу как начались. Кто бы сомневался, что им окажется Адольф Гитлер, фюрер «Третьего Рейха» — у этого плебея с челкой была отчетливая «мания величия», и нюх прожженного политика, а они все мошенники и прохиндеи, клейма ставить негде. И понятное дело, тот негласно дал согласие на присоединение к Финляндии по итогам войны всех карельских земель, но настоял, что Кольский полуостров войдет в состав Германии. И хотя желание фюрера пришлось многим политикам в Хельсинки не по «вкусу», они согласились на неформальный союз. Сам Маннергейм вывел линию разграничения между финскими и германскими войсками, что начали пребывать в большом количестве — по деревеньке Ухта, которую финны неоднократно пытались занять во время гражданской войны в России.

Но теперь, после обретения могущественного союзника, можно было решится перейти от войны оборонительной к наступательной, и попытаться завоевать Карелию. И хоть это было непросто, Маннергейм прекрасно помнил про население Ленинградской области и прилегающих к ней территорий, вдвое больших по населению, чем Суоми, а значит с удвоенным мобилизационным потенциалом, он решился вести активное наступление именно в Карелии. Там сосредоточили против четырех русских дивизий 7-й армии семь финских, с двумя егерскими и кавалерийской бригадой в подкрепление. Еще девять дивизий, считая с резервами, должны были наступать на Карельском перешейке против 23-й армии, в которой имелось восемь дивизий, включая две танковые — разведка дала исключительно точные сведения. На этом направлении предстояло действовать только до старой границы — штурмовать Петербург, который должен был отойти Германии, не имело смысла.К тому же там находились бетонные укрепления, а за ними могущественная русская артиллерия, что начиная с девятого сентября устраивала хорошие взбучки немцам, да такие, что фон Лееб отказался от штурма Петербурга. Это стало для Маннергейма первым тревожным звонком, а вторым неудачная попытка для немцев прорыва на Тихвин и Волхов — их танковые дивизии просто увязли в боях с русскими, что заняли укрепленные позиции. Стало понятно, что фронт скоро застынет в «позиционном сидении», и не иначе — у русских слишком много артиллерии.