Машинка и Велик или Упрощение Дублина (gaga saga) (журнальный вариант)
Шрифт:
Слышишь, я плачу от стужи
У тебя на руках, сорокасемилетний,
Небритый, нетрезвый, твой малыш,
Свет твоих глаз.
Пожалей же меня.
Пусть я буду подкидышем, пусть
Подберут меня добрые люди,
Пусть они даже будут не слишком
Добры, пусть будут злы, зато — живы.
Я так слаб, так люблю тебя, что
Сам не выберусь из твоих
Ледовитых объятий.
Не пытайся доказать, что это ещё
Не всё.
Это — всё.
Ты умерла — вся.
Умерла: опрятная старушка, глуховатая,
Просящаяся ко мне в
Гости громким жалостливым
Голосом и смиренно вздыхающая
После вежливого отказа:
Умерла: строгая учительница,
Боящаяся выйти на пенсию,
Потому что не
Будет хватать денег для посылки
Мне и сестре:
Умерла: живучая, жёсткая женщина,
Дважды разведённая, однажды
Овдовевшая, плачущая
От фильмов про любовь:
Умерла: провинциальная
Красавица, знакомящая
Меня с отчимом, говорящая ему
Моего сына могу наказывать только я;
Умерла: весёлая девушка,
Студентка, влюблённая в моего
Отца, хохочущая с ним о чём-то.
Набросившая на плечи его
Лейтенантский китель:
Умерла: шестилетняя деревенская
Девочка, сфотографированная
На берегу серенькой речки.
Посередине сирени, недалеко от войны
(Я в детстве бывал в этих местах,
Гостил у бабушки, ты как-то
Сфотографировала меня
На другом берегу этой речки.
Теперь мы оба стоим там вне времени,
Ты на одном берегу, я на другом,
Девочка и мальчик, разделённые
Уездным Стиксом):
Умерла: третья дочка рязанской
Крестьянки и моего деда, плотника,
Пасечника, солдата.
Умерла: ты.
Теперь — ты знаешь.
Теперь — отпусти».
Это стихотворение пришло несколькими смс от Макса. Марго прочитала и позвонила.
— Макс, что с Инессой Дмитриевной?
— Ничего такого, Марго, не волнуйся. Как стишок?
— С ней точно всё в порядке?
— В полном. Я ей тоже послал.
— Рехнулся! Она твоя мать, пожилой человек, а ты ей отправляешь… реквием… какой-то заупокой… про неё…
— Да не про неё, Марго, а вообще… Это же от имени лирического героя, мне же не сорок семь лет, сама посуди, и мать, значит, не моя, а лирического героя…
— Макс!
— Марго!
— Дважды разведена, однажды вдова, учительница, это же в точности про неё…
— Это в точности, а что-то не в точности. Она ведь не деревенская, и отец у неё не пасечник…
— Макс!
— Марго!
— Стишок неплохой. Но так нельзя. И, кстати, почему ты никогда ничего лёгкого не напишешь? Светлого или хотя бы смешного? Попробуй для детей что-нибудь сочинить. Пушкин для детей сочинял…
— Как у вас там дела, жена моя?
— Работаем.
— Поймаешь гада?
— Обязательно.
— Когда вернёшься?
— Гуляй, не скоро.
— Поаккуратней там, Марго, не прелюбодействуй.
— Постараюсь, но зарекаться не буду.
— Это не я какой-то там говорю, сам Христос говорит — не прелюбодействуй.
— Христос говорит — не клянись.
— Буду тебя ждать. Привези что-нибудь вкусненькое.
— Голова дракона подойдёт?
— Пожалуй. Будет интересно посмотреть в глаза этой твари.
— Сделаем.
— Как тунгус?
— Толстеет. Курит трубку и играет по ночам на скрипке.
— Чтобы похудеть?
— Нет, чтобы быть похожим на Шерлока Холмса.
— А похож, скорее, на Ивана Кириловича.
— Кто этот Иван Кирилович?
— Так. Один третьестепенный персонаж из «Ревизора». Тоже на скрипке играл. И толстел.
— Ну, Мейер, конечно, не Холмс, но сыщик далеко не третьестепенный.
— Скажи, Марго, он опиум не пробовал? Или кокаин?
— Чтобы похудеть?
— Нет, чтобы стать похожим на Шерлока Холмса. Тот был знатный торчок.
— Подскажу ему.
— Марго, кстати, ты меня любишь?
— Сложный вопрос, Макс.
— Издеваешься!
— Ты спросил таким тоном…
— Каким?
— Никаким. Прочитай что-нибудь новое. Только не про мёртвую маму, а про любовь.
— Про мёртвую маму — это тоже про любовь.
— Не спорь, читай.
— Мне хорошо с тобой. И без тебя.
Я падаю в прозрачные просторы,
отвергнутыми точками опоры
заканчивая строфы сентября.
И вот — к неперевёрнутой земле
Я приближаюсь. И мирюсь. И гасну.
Все хороши субботы в сентябре.
С тобой и без тебя — они прекрасны.
— Красиво. Хотя, скорее, о нелюбви. Давно сочинил?