Машины зашумевшего времени

Развивая эстетику Стерна и Ксавье де Местра, Александр Вельтман в 1828–1830 годах написал повесть «Странник». Ее сюжет — мысленное путешествие, совершаемое с помощью карты. Герой по собственной воле может оказаться в одной из точек на карте или вернуться к себе домой на диван.

Исследователь русских травелогов Андреас Шёнле пишет: «…В романе… [Вельтмана] культивируется прерывистость и непредсказуемость переходов, которые легитимируются отсылкой на хаотическое вступление гайдновской оратории „Сотворение мира“ и удобной сентенцией о том, что „гармония всегда создается из беспорядка“» [164] .

164

Шёнле А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий. 1790–1840 / Пер. с англ. Д. Соловьева. СПб.: Академический проект, 2004. С. 155.

По композиционным приемам проза Вельтмана отчетливо напоминает монтаж:

VII

Кофе, или кофий, со славными сливками и трубка, должны быть всегда заключением завтрака перед отъездом. Чухонское масло гладко стелется по белому хлебу, если это кофий утренний; и иногда кажется, что он не желудок мой, а мою душу наполняет собою.

До Могилева нигде на станции мы не остановимся. Поздно сказано! Воображение уже спустилось с каменной горы, проехало без внимания город, таможню, карантин и переправилось через Днестр, не двигая с места парома. Какая быстрота! Где сто десять верст?

VIII

«Торопливость носит наружность страха, небольшая медленность имеет вид уверенности», — пишет Тацит, и потому должно ехать медленнее, кто-нибудь скажет; — неправда, говорю я и продолжаю путь во всю прыть своего воображения. Но оно расположилось отдыхать на кружочке на Днестре, над которым выгравировано: Атаки. Покуда вы ходите по местечку и по некоторой части прошедшего времени, я, между тем, с позволения вашего, прочитаю что-нибудь из тетрадки, которая с полки упала прямо в Ледовитое море.

Заглавие оторвано, начала нет; но кажется, что это дневные записки, писанные в роде предсказаний Нострадамуса. Например:

Апр. 20: Кто видел ее и меня В минуты печальной разлуки? Кто чувствовал жженье огня И слышал лобзания звуки? О друг мой! души не волнуй Слезами, блистающим взглядом, Мне будет медлительным ядом Прощальный любви поцелуй!

Подобная вещь может с кем-нибудь случиться и не 20 апреля 1822 года, а 1, 4, 8 или 20 мая 1922 года; и потому все эти слова, писанные давно и сбывшиеся в следующем веке, могут считаться чудным предсказанием [165] .

165

Вельтман А. Ф. Странник / Изд. подгот. Ю. М. Акутин. М.: Наука, 1978. С. 10–11. (Литературные памятники).

В этой работе используется расширительное понимание монтажа, и все же разграничение «стернианской» и собственно монтажной эстетики, при их близости, необходимо. По-видимому, важнейшее различие — в мотивировках, если пользоваться терминологией того же Шкловского. Читатель «стернианского» романа или поэмы воспринимает внезапные перескоки, смены ракурса и отступления как проявления авторского своеволия или даже каприза. Согласно А. Шёнле, «…в „Страннике“ пародируется эстетика разнообразия и живописности, лежащая в основе травелога» [166] . В этом смысле стернианская проза — прямое следствие просветительских представлений об автономии личности.

166

Шёнле А. Подлинность и вымысел… С. 155.

Напротив, читатель «монтажной» прозы, зритель «монтажного» спектакля, фильма или картины воспринимает перестановку кусков и «разнофактурность» произведения не как следствие авторского своеволия, но как смысловую особенность «современной» картины мира, не зависящую напрямую от воли автора. Поэтому монтажное искусство более миметично («подражает» внеположным смысловым системам), чем стернианское повествование, — если говорить только о конструирующем монтаже. «Авангард [в его монтажном варианте] разоблачает репрезентацию и при этом использует ее для собственных нужд», — пишет А. Фоменко [167] .

167

Фоменко А. Монтаж, фактография, эпос. С. 121.

Валерий Подорога считает одним из центральных образов исторического авангарда машину [168] . «Взгляд машины» становится, если использовать термин Шкловского, мотивировкой, которая позволяет художнику авангарда показать мир словно бы нечеловеческими глазами, — в оптике, не привязанной к человеческой субъективности. Но точнее было бы сравнить отдельные поэтики авторов авангарда не с реальными машинами, а с фантастическими — наподобие машины времени из романа Герберта Уэллса. Эти поэтики были конструированием новых, нарочито искусственных, непривычных познавательных позиций, которые позволяли иначе, чем прежде, воспринимать пространство и время — в ответ на радикальные изменения условий существования человека. Авторы авангарда и радикального модернизма стремились играть на опережение, изменяя человеческое восприятие прежде, чем оно будет дезориентировано социальным окружением [169] .

168

Подорога В. Homo ex machina. Авангард и его машины. Эстетика новой формы // Логос. 2010. № 1 (74). С. 22–50.

169

См.: Гирин Ю. Н. Системообразующие концепты культуры авангарда // Авангард в культуре XX века (1900–1930 гг.). Теория. История. Поэтика: В 2 кн. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 77–156.

Аналитический монтаж показывает разнородные дискурсы, взаимодействующие в сознании автора или реципиента. В своей апелляции к спонтанности и одновременно — к рефлексии он возвращается на новом уровне к проблематике «стернианского» повествования, как будет показано в заключительных разделах книги.

Искусство импрессионизма и фрагментация текста

Открытия философии и психологии конца XIX века в значительной степени повлияли на развитие искусства, в том числе и на становление монтажной стилистики. Александра Веттлауфер проследила это влияние, сопоставляя творчество писателя, художника, теоретика искусства и общественного деятеля Джона Рёскина (1819–1900) и французского поэта и художественного критика Жюля Лафорга (1860–1887) [170] . Оба они были теоретиками новой живописи и писали, что в действительности визуальный мир, окружающий человека, состоит из отдельных световых и цветовых фрагментов, связывающихся лишь в восприятии. При этом, например, Лафорг внимательно изучал работы немецкого философа Эдуарда фон Гартмана о роли бессознательного в эволюции человека (впоследствии эти работы оказали влияние на З. Фрейда и К. Г. Юнга) и сочинения психологов восприятия — Г. Т. Фехнера, Г. Л. Ф. Гельмгольца и других, философский «бэкграунд» Рёскина тоже был достаточно богатым.

170

Wettlaufer A. Ruskin and Laforgue: Visual-Verbal Dialectics and the Poetics/Politics of Montage…

Представление о мире как о комбинации вспышек-фрагментов и у Рёскина, и у Лафорга непосредственно реализовалось в их литературном творчестве. В цикле публицистических эссе «Fors Clavigera: письма к рабочим и труженикам Великобритании» (создавались и публиковались в 1871–1887 годах [171] ) Рёскин нарочито резко меняет темы, сталкивает разномасштабные образы, от общих социальных рассуждений переходит к описанию уличных сцен и т. п.

Лафорг предлагает еще более разорванную, чем у Рёскина, картину действительности в стихотворении в прозе «Grande complainte de la ville de Paris» (1884, в переводе В. Рогова оно названо «Великий плач города Парижа», более правильный перевод — «Великий плач о городе Париже» или «Слово о бедах города Парижа»). Жанр этого сочинения Лафорг обозначил как «белая проза» («Prose blanche») — очевидно, по аналогии с существовавшим уже тогда во французском языке выражением «белый стих» («vers blanc»). Это стихотворение вплотную подходит к идее монтажа в литературе — оно состоит из отдельных фраз, цитирующих уличные объявления, рифмованные прибаутки торговцев, заголовки газет, бюрократические обороты и т. п. Короткие назывные фразы метафорически описывают различные типажи парижских улиц («Aux commis, des Niobides; des faunesses aux Christs…»). В целом создается картина городской суеты, неясная печаль которой показана гораздо более скрыто и не так публицистически, чем в стихотворении Некрасова «Утро». Стихотворение обрывается словно бы на полуслове:

171

В 1887 г. были изданы 8-томным собранием (London and Aylesbury: Hazell, Watson, & Viney, Ltd.).

Bonne gens qui m’'ecoutes, c’est Paris, Charenton compris, Maison fond'ee en… `a louer. M'edailles `a toutes les expositions et des mentions. Bail immortel. Chantiers en gros et en d'etail de bonheurs sur mesure. Fournisseurs brevet'es d’un tas de majest'es, Maison recommand'ee. Pr'evient la chute des cheveux. En loteries! Envoie en province.

[…]

Et l’histoire va toujours dressant, raturant ses Tables cribl'ees de piteux idem, — ^o Bilan, va quelconque! ^o Bilan, va quelconque… [172]

Добрый и честный народ, услышь: вместе с Шарантоном говорит Париж. В таком-то году основанный дом сдается внаем. На всех выставках медали ему присуждали. Аренда будет дана на вечные времена. Склады, где хранится счастье, в целом, и в частности, на любой каприз. Поставщики, чьи дипломы всем венценосцам знакомы. Дом с отменной репутацией. Предотвращается выпадение волос. Проводятся лотереи! Доставка в провинцию.

[…]

А история постоянно вершится, стирая на скрижалях каракули жалкого idem (того же самого. — И.К.) — о Итог, где же ты! о Итог, где же ты… [173]

172

Цит. по: Laforgue J. Les Complaintes. Paris: Leon Vanier, 1885. P. 120, 123.

173

Пер. с фр. В. Рогова (с изм.). Цит. по изд.: Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора / Сост., вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: МГУ, 1993. С. 174–175.

Если говорить не о Рёскине, а только о Лафорге, необходимо, конечно, учесть, что эстетика французского стихотворения в прозе, разработанная поэтом Алоизиюсом Бертраном (Aloysius Bertrand, 1807–1841) и оказавшая очень большое влияние на Лафорга, изначально ориентировалась на романтическую экспрессию и «фрагментацию» изображаемого мира (Веттлауфер в своей статье не учитывает влияния этой традиции). Стихотворения Бертрана часто разделены на отдельные, сопоставленные друг с другом фрагменты:

Encore, — si ce n’'etait `a minuit, — l’heure blasonn'ee de dragons et de diables! — que le gnome qui se so^ule de l’huile de ma lampe! Si ce n’'etait que la nourrice qui berce avec un chant monotone, dans la cuirasse de mon p`ere, un petit enfant mort-n'e! Si ce n’'etait que le squelette du lansquenet emprisonn'e dans la boiserie, et heurtant du front, du coude et du genou! Si ce n’'etait que mon a"ieul qui descend en pied de son cadre vermoulu, et trempe son gantelet dans l’eau b'enite du b'enitier! Mais c’est Scarbo qui me mord au cou, et qui, pour caut'eriser ma blessure sanglante, y plonge son doigt de fer rougi `a la fournaise! («La Chambre gothique» [174] )

174

Цит. по изд.: Gaspard de la Nuit. Phantasies a la mani`ere de Rembrandt et de Callot. Par Luis Betrand (на втором титульном листе имя автора: Aloysius Bertrand). Paris: Aux Editions de la Sir`ene, 1920. P. 54.

Мало того, что в полночь — в час, предоставленный драконам и чертям, — гном высасывает масло из моего светильника! Мало того, что кормилица под заунывное пение убаюкивает мертворожденного младенца, уложив его в шлем моего родителя. Мало того, что слышно, как скелет замурованного ландскнехта стукается о стенку лбом, локтями и коленями. Мало того, что мой прадед выступает во весь рост из своей трухлявой рамы и окунает латную рукавицу в кропильницу со святой водой. А тут еще [гном] Скарбо вонзается зубами мне в шею и, думая залечить кровоточащую рану, запускает в нее свой железный палец, докрасна раскаленный в очаге. («Готическая комната», перевод с фр. Е. А. Гунста) [175]

175

Цит. по изд.: Бертран А. Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло / Подгот. изд. Н. И. Балашова, Е. А. Гунста и Ю. Н. Стефанова. М.: Наука, 1981. C. 57 (Литературные памятники).