Маски сброшены

Узоров задорно рассмеялся.

– Вольдемар, неужели ты принял его за любовника?
– сказал он.
– Ну, или, скажем, за возлюбленного, за поклонника, если тебе не по душе это слово. Приревновать к сыну - это немыслимо!

– Откуда я мог знать, что он её сын? Она так смотрела на него. Было отчего приревновать!

– Надеюсь, они ни о чем не догадались?

– Кажется, нет.

Друзья от души позабавились над этой ситуацией, при этом каждый внес вою лепту замечаний и насмешек. Только тогда Узоров заметил выражение счастья на лице Владимира.

– Что с тобой, Вольдемар?
– спросил он.
– Ты прямо весь светишься!

– Она подала мне надежду, - просто объяснил тот.
– К тому же она почти пригласила меня к себе. Она сказала: "Если вы изъявите желание посетить мой дом..." А это означает, что я могу, не опасаясь ничего, пожаловать к ней с визитом.

– Подала надежду! Почти пригласила!
– неодобрительно фыркнул Узоров. Нашел, отчего радоваться!

– Василь, ты когда-нибудь любил по-настоящему?

Тот ничего не ответил. Но от этого вопроса его лицо сделалось серьезным, немного задумчивым и грустным. Исчезла куда-то веселость.

– Если любил, - продолжал Владимир, - то должен понимать, как много значит для влюбленного человека, когда ему подают надежду.

– Я тебя не узнаю, Вольдемар!
– изумился Узоров.
– Куда девался тот вечно недовольный, безразличный до всего человек, которого я знал? Впрочем, куда бы он не девался, лучше пусть не возвращается. Такой ты мне больше по душе!

– Такой я и сам себе больше по душе!
– с юмором произнес Владимир.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Елизавету разбудил какой-то подозрительный шорох. Она настороженно прислушалась. Шорох исходил из её кабинета. Кто-то рылся в её бумагах и вещах. На Алексиса это было непохоже. Из прислуги никто за годы службы не позволял себе ничего подобного. А если даже кто-то и позволил бы, то выбрал бы для шпионажа более удачное время. Оставалось одно - это мог быть посторонний, незаметно пробравшийся в её дом. От страха и паники в её голове завертелась беспорядочная вереница вопросов. Что понадобилось этому злоумышленнику в её кабинете? Как ему удалось незаметно проникнуть в особняк, не разбудив слуг и не потревожив собак? Каким образом он попал в дом: через окно или через двери? Если через двери, то как у него оказались ключи? Может быть, при помощи подкупа и предательства кого-то из слуг? Стало быть, среди её окружения есть предатели?

Минуту она раздумывала: как ей поступить в создавшейся ситуации. То ли поднять шум, чтобы сюда сбежались все, кто находится в доме; то ли попытаться спугнуть злоумышленника легким шорохом; то ли осторожно достать из секретера спрятанный для крайнего случая пистолет и подкрасться с ним к незваному гостю? Если она поднимет шум, то прежде, чем слуги повылезают из своих теплых постелек и сбегутся в её покои, - пройдет вечность. За это время может произойти все, что угодно, не исключая того, что злоумышленник от страха и безысходности может наделать много вреда. Если она осторожно спугнет его и заставит уйти, то не узнает, что ему было нужно. Оставался третий вариант. Но он был слишком рискован и смел для Елизаветы. И тем не менее она решилась.

Елизавета встала с постели и накинула на себя пеньюар. Она осторожно зажгла свечу и прикрыла падающий от неё свет ладонью. Но прежде, чем подойти к секретеру и достать оттуда пистолет, она услышала звук падающего предмета и приглушенное ругательство: зараза! Она узнала этот голос, несмотря на то, что он был тихим, и узнала это ругательство, несмотря на то, что оно было неразборчиво. Этот голос и это ругательство принадлежали её мужу - князю Дмитрию Ворожееву.

– Позвольте полюбопытствовать, почему вы роетесь в моих вещах, сударь?
– громко произнесла она.

Он обернулся на её голос и развел руками, как нашкодивший ребенок.

– Oh! Mon epouse chere, charmante et severe!19 - насмешливо произнес он и с распростертыми объятиями направился к ней.
– Как вы очаровательны в этом прозрачном одеянии при этом тусклом свете мерцающей свечи! Однако этот суровый вид вам не идет: вы теряете в своей женственности. И не хмурьте так брови: от этого появляются морщины. А в таком возрасте, в каком находитесь вы, нужно быть более осмотрительной к своей внешности.

На ехидные и дерзкие замечания своего мужа Елизавета ответила холодным равнодушием. Она лишь презрительно отодвинулась от него на шаг, когда он близко подошел к ней и попытался её обнять.

– Я задала вам вопрос!
– напомнила она.
– Извольте на него ответить!

– Почему я роюсь в ваших вещах?
– дурашливым тоном произнес Ворожеев.
– Ах, действительно, почему же я роюсь в них? Да, собственно, не знаю почему. А ведь у меня была какая-то определенная цель, когда я проник в дом своей дражайшей супруги и стал искать... Теперь уже не знаю - что, и зачем, вообще, я здесь. Стоило вам появиться, взглянуть на меня таким суровым взглядом, строго заговорить со мной, как я все забыл.

– Сколько я тебя помню, когда ты совершал или собирался совершить какую-нибудь гадость, низость, подлость, ты всегда напускал на себя шутовской вид. Что ты задумал на этот раз? Неужели обокрасть меня?

Елизавета подошла к столу, на котором среди прочих её вещей находился ларец, где она хранила часть своих драгоценностей. Ларец был небрежно опрокинут. Она подняла его и заглянула во внутрь. Он был пуст.

– Так и есть, - вздохнула она, стараясь уничтожить своего мужа этим презрительным вздохом.
– Как низко вы пали, князь Дмитрий Ворожеев! Вы потомок знатного княжеского рода, а крадете драгоценности словно низкопробный воришка, да к тому же у своей жены, тайно ночью пробравшись к ней в дом!

– Я всего лишь взял то, что и так принадлежит мне, - хладнокровно возразил тот.
– Это фамильные драгоценности князей Ворожеевых. Их носила моя матушка. Кстати, здесь далеко не все, и я намерен потребовать остальные.

– Эти драгоценности подарил мне твой отец, - с вызовом произнесла Елизавета.
– Они по праву принадлежат мне. И я не намерена ничего тебе отдавать. Мой долг сохранить их и передать по наследству своим детям.

– Своим детям?
– переспросил Ворожеев.
– Вы сказали во множественном числе? Однако позвольте заметить, моя дорогая Эльза, у вас, как, впрочем, и у меня, только один сын. Не означают ли ваши слова, что вы желаете объединить наше супружеское ложе и завести ещё детей? Я был бы очень рад новым наследникам! Хотя я совсем забыл, что вы более не способны иметь детей. Природа оказалась не очень благосклонна к вашей материнской функции.

– Упрекать в бесплодии, причиной коего стали сложные роды, отвратительно и недостойно любого мужчины, если в нем есть хоть крупица порядочности, чести и благородства. Однако к тебе это не относится. И посему, твои упреки и постоянные напоминания о моем бесплодии мне безразличны.

– Какие слова! Но мне они тоже безразличны. Чего я не могу сказать о фамильных драгоценностях. Если рассудить по справедливости, то они должны находиться у меня. Думаю, Алексису они без надобности. А вы, моя дражайшая супруга, собираетесь со мной разводиться. И с вашей стороны просто непорядочно претендовать на них.

– А с твоей стороны порядочно обвешивать этими драгоценностями, которые носила твоя матушка, невесть кого; или сдавать их в ломбард затем, чтобы выручить за них убогую сумму и сразу же её прокутить?

– Ну, зачем же так приземленно!
– брезгливо фыркнул Ворожеев.
– Я собираюсь подарить их той, которая займет место княгини Ворожеевой, когда вы его оставите. Не смотрите на меня таким недоброжелательным взглядом, моя дражайшая супруга! Если вы со мной разведетесь, я попытаюсь найти счастье с другой женщиной. Быть может, не столь благородной и умной, как вы, но зато более горячей, страстной и пышущей здоровьем. А самое главное - она подарит мне бурные ночи и много наследников - то на что вы, моя дражайшая супруга, уже давно неспособны.