Маски сброшены

Владимир заговорил с Елизаветой о её музыкальных талантах, которые восхвалял её сын, и попросил продемонстрировать их. Она с удовольствием согласилась сыграть для него. Едва её пальцы прикоснулись к клавишам рояля, как зазвучал прекрасный мир звуков. Она первая вошла в этот мир и увлекла за собой его. И пока играла музыка, казалось, они вместе и порознь переживали волнующие и печальные моменты прошлого и настоящего.

Когда Елизавета окончила свою проникновенную игру, между ними установилась трогательная тишина. В продолжение этой тишины она старалась успокоить свои эмоции, а он - подобрать нужные слова, чтобы выразить свое восхищение.

– Ваш сын был прав, - произнес Владимир.

– Вы прекрасно играете! Я не помню, чтобы когда-нибудь музыка производила на меня такое впечатление.

– Вам понравилось!

– Не просто понравилось! Должен вам сказать, и это ничуть не преувеличение, вы только что сотворили чудо!

– Мне очень приятно, Владимир Елисеевич, - улыбнулась она.
– Но я не сотворила, а лишь преподнесла.

– И прекрасно преподнесли!

Елизавета встала из-за рояля и подошла к Владимиру.

– Расскажите мне что-нибудь о себе, - неожиданно попросила она.

– Разве я уже не достаточно рассказал?
– улыбнулся он.

– Вы рассказали о своих путешествиях, но не о своей жизни, - возразила она.
– У вас есть дети, жена или любимая женщина?

– У меня нет ничего из перечисленного вами, - быстро ответил он, затем, пристально и загадочно посмотрев на нее, прибавил: - Хотя, впрочем...

Он замолчал на полуфразе. Его слова и взгляд необычайно взволновали Елизавету. Чтобы унять это волнение она прошла несколько шагов вдоль гостиной. Затем она вернулась и присела на кресло.

– Судьба была коварна и жестока со мной, - после минутного молчания произнес он, присаживаясь на соседнее кресло, оставленное им несколько минут назад.
– Мой сын умер спустя несколько часов после рождения. А двумя годами позже умерла моя жена.

– О, Боже! Это ужасно!
– промолвила Елизавета, которой стало не по себе от его откровения.
– Простите, я не должна была заводить этот разговор. Клянусь вам, если бы я знала, что на такой элементарный вопрос последует такой трагический ответ, я ни за что бы его не задала.

– Ну что вы!
– с нежностью возразил он.
– Не нужно извинений. Тем более, что я сам об этом заговорил. И мне, признаться, хотелось об этом заговорить. Возможно, так на мне сказалось влияние музыки.

– Если вам угодно, вы можете поведать мне об этих печальных и трагических событиях вашей жизни. Я умею выслушивать и умею хранить тайны.

– Именно такие слова я желал от вас услышать, - признался он.
– Они ещё более укрепили мою уверенность.

– Уверенность в чем?

– Что вам я могу открыть свою душу. Что вы, как никто другой, сможете понять меня. В мире не так много людей, с которыми ты мог бы поговорить о самом сокровенном. А в вас есть что-то, что располагает к таким разговорам.

– Может быть, то что мне тоже довелось страдать?
– предположила она.

– Вам знакомо такое чувство, как угрызение совести? Угрызение совести за другого человека, за другую судьбу?
– уточнил он.

– За другую судьбу, - задумчиво повторила она, пытаясь припомнить: испытывала ли она нечто подобное.
– Мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман.

– Если этот обман причинил зло другому, то, возможно, наши угрызения совести в чем-то схожи.

– Этот обман причинил зло только мне, - возразила она.
– Только я одна пострадала от него и продолжаю страдать. Но, мне кажется, я догадываюсь, за чью судьбу вы испытываете угрызения совести. За судьбу своей жены.

– Да, - ответил он.

– Но почему?

– Я не смог оградить её от страданий, избавить от мук, - ответил он. Не смог дать ей всего того, что должен был дать: защиту, поддержку, понимание. Она была ранимой, хрупкой и очень впечатлительной. Вроде цветка, который нужно держать в специальных условиях под стеклянным колпаком, потому как малейший холод, дуновение ветра, загрязненный воздух способны его погубить. Ее душа не выдержала смерти нашего сына. Ее разум помутился. С ней стали часто происходить припадки безумия. Она могла замкнуться в себе и несколько дней ни на что реагировать, не произносить ни слова. А могла, наоборот, буйствовать и проклинать весь свет. Но самыми невыносимыми были её рыдания, её душераздирающие вопли, мольбы, в которых она взывала о сыне. Спустя два года после смерти нашего сына она покончила с собой - в порыве одного из припадков выбросилась в окно и разбилась головой о каменный тротуар.

– Это ужасно, - внутренне содрогнувшись, произнесла Елизавета.

– Она доверила мне свою судьбу, - обвинял себя он, - а я отказал ей в своей поддержке и понимании. Я должен был находиться с ней, должен был как-то помочь ей в её безумии. Но вместо этого я бежал от нее, как от страшного ада. Для меня невыносимо было видеть её такой. От её стенаний и криков моя душа раздиралась на части, а в сердце мне словно вонзали множество игл. Я предоставил заботиться о ней другим, а сам всячески избегал её.

– Вас можно понять.

– Вы так добры ко мне, - с чувством благодарности произнес Владимир.

– Вы любили свою жену?
– спросила Елизавета.

– Да, - как-то неуверенно ответил он.
– Но...

– Что означает это "но"?

– Я хотел бы любить её сильнее.

– Сильнее - это как?
– поинтересовалась она.

– Я хотел бы сходить с ума от её взгляда, испытывать счастье от её улыбки, - произнес Владимир, глядя в глаза Елизавете пламенным и нежным взглядом, который вызвал смущение на её лице.
– Я хотел бы наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом с ней, и осознавать, что без неё моя жизнь - ничто. Я хотел бы помимо нежности, уважения испытывать к ней страсть, огонь.

– Подобная любовь - большая мука.

– Однако если бы я так любил её, я бы, возможно, не бежал от нее, я был бы рядом с ней в её безумии и, возможно, сумел бы помочь ей справиться с ним.

– Вы берете на себя слишком большую роль, - упрекнула его Елизавета. Я бы даже сказала: роль Бога. Только в его власти управлять человеческими чувствами и такими событиями, как жизнь или смерть. Вы не можете быть в ответе за то, что вам неподвластно! Человек в ответе за судьбу другого лишь в той степени, в какой непосредственно его рука нанесла этой судьбе урон. Не ваша рука нанесла урон судьбе вашей несчастной жены. И признаться, ваши угрызения совести - большой грех, ибо это гордыня. Избавьтесь от них, как от греха. Это будет легче сделать, если вы осознаете, что: они - зло и они абсолютно безосновательны.

– В вас столько мудрости!
– изумился Владимир.

– Не даром меня считают мудрой!

– И все же в какой-то степени моя рука нанесла урон судьбе моей жены. Нанесла в тот момент, когда надела на её палец кольцо. Я не должен был жениться, зная, что недостаточно люблю.

– А кто в наше время женится или выходит замуж по большой любви? Брак давно уже превратился в некую сделку. Многие проживают жизнь, так и не узнав и не изведав этого чувства. Вы думаете, оно знакомо мне?