Мастера советского романса

Обращение к этому последнему жанру особенно симптоматично. Народно-песенные образы для Мясковского всегда были важным средством достижения «объективности» художественного языка (если использовать выражение, примененное самим композитором в его «Автобиографических заметках»). Они не являются только приметой национального колорита, они всегда значительны, всегда действенны. Напомним, например, побочную партию в пятой симфонии и ее трансформацию в финале, тему песни «о расставании души с телом» из шестой симфонии, тему в характере народной «Славы» из финала двадцать седьмой.

Язык вокальной лирики Мясковского - на всех этапах ее развития чрезвычайно индивидуальный и очень

«стр. 59»

детализированный - весьма далек от обобщенности народной песни, позволяющей ей жить в течение столетий, сравнительно мало изменяясь. Тем показательнее стремление приблизиться к народной песне и перенести ее закономерности в камерный жанр.

Здесь имеется в виду «Казачья колыбельная песня» - одно из самых обаятельных произведений лермонтовского цикла. Это ни в коей мере не стилизация: в песенную мелодию проникают элементы декламационности («Злой чечен ползет на берег»), форма каждой строфы сложнее и масштабнее, чем в народной песне. Но некоторые черты русского народного мелоса здесь, бесспорно, восприняты и при этом активно, что послужило стимулом для раскрепощения мелодии. «Казачья колыбельная» - это именно песня, а не романс. Основное музыкальное содержание сосредоточено здесь в мелодии, развертывающейся свободно и широко. Начинаясь неторопливым колыбельным покачиванием, во второй части куплета мелодия переходит в широкую кантилену:

Начиная собою лермонтовский цикл, «Казачья колыбельная» в известной мере определяет и его стиль - по преимуществу мелодический, и его эмоциональный «тонус» - светлый, открытый.

Эти черты ощутимы и в элегическом романсе «Выхожу один я на дорогу», который, наряду с «Казачьей колыбельной», следует выделить как лучший эпизод цикла.

Элегический тип романса давно привлекал Мясковского, что ясно видно, например, в цикле на слова Е. Баратынского. Но в романсе «Выхожу один я на дорогу» композитор гораздо ближе подходит к классическому типу русской элегии, берущему начало от глинкинских «Не искушай меня без нужды» и «Сомнение». От классической элегии идет мерность декламации, выявление в музыке не столько ритмических особенностей стиха, сколько ритмического типа , находящего отра-

«стр. 60»

жение в повторяющейся «формуле» музыкального ритма [1]. От классической же (в частности, глинкинской) элегии - и известная интонационная сдержанность.

Заметим, что манера интонирования стиля очень тесно связана с особенностями самого стиха, с развитием его «лирического сюжета». Композиция этого стихотворения симметрична. Его начало - это светлый, безмятежный пейзаж. Но величественному спокойствию природы противопоставлена мятежная душа человека, тщетно ищущая «свободы и покоя». А далее следует новое обращение к природе, желание слиться с ней.

Та же композиция лежит и в основе романса. Спокойная, задумчивая мелодия, на фоне «зыблющейся» фигуры сопровождения, постепенно приобретает все большую взволнованность, приходя к декламационному музыкальному произнесению слов

Уж не жду от жизни ничего я…

От напева к декламации и снова к напеву - так развивается мелодия романса. При этом некоторые наиболее значительные слова стихотворения выделены и подчеркнуты особо. Мелодия здесь приобретает яркую декламационность, гармония накладывает выразительную светотень. Слова «Ночь тиха. Пустыня внемлет богу…» звучат на фоне «просветленных» гармоний дорийского минора:

[1] Эта мерность присуща самому стихотворению Лермонтова. Каждый стих начинается одинаковой ритмической формулой (vv-), после которой всегда следует цезура. Стих как бы «сам поется», и не случайно элегия Лермонтова стала одной из самых популярных народных песен, первоисточником.мелодии которой послужил забытый ныне романс Елизаветы Шашиной.

«стр. 61»

Сравним их с гармониями на словах о «холодном сне могилы», где очень «густо» хроматизированный подход к репризе создает ощущение глубокого сумрака:

Заметим, что подобная игра светотени свойственна не только кульминационным моментам романса. Ощущение просветления создается и на словах «В небесах торжественно и чудно», путем сопоставления тональностей по малым секундам вверх.

Напевность, пластичность мелодического стиля, интонационная выразительность, красочность гармонии - все в этой светлой элегии подчинено одной задаче: передать чувство слияния с природой, очищающее душу человека.

В лермонтовском цикле мы найдем и романсы в танцевальном ритме, по давней традиции используемом как средство портретной характеристики. Таков прелестный романс «К портрету», написанный в легком, порхающем движении вальса с капризными замедления-

«стр. 62»

ми и ускорениями, с неожиданными «уходами» от тонального центра. Все очень просто, и мелодия, и сопровождение, но этими скупыми средствами в музыке живо нарисован и внешний облик и характер женщины, о которой поэт сказал:

То истиной дышит в ней все,

То все в ней притворно и ложно…

Понять невозможно ее,

Зато не любить невозможно.

Второй «женский портрет» - романс «Она поет» - значительно уступает упомянутому выше, в нем нет такой легкости, изящества, грации.

Классическую традицию «восточного романса» возрождает композитор в романсе «Не плачь, не плачь, мое дитя». Это произведение написано как своего рода «дуэт» голоса и фортепиано, в партии которого все время возникают самостоятельные мелодические линии. Это тот же принцип, что и в романсе Римского-Корса-кова «Пленившись розой, соловей» или у Рахманинова «Не пой, красавица, при мне». Но, видимо, сфера «русской музыки о Востоке» не была близкой Мясковскому- романс этот не принадлежит к лучшим страницам цикла.

С иными традициями связан «Романс» («Ты идешь на поле битвы»). Здесь чувствуются связи с западной песенной лирикой, и, пожалуй, ближе всего - с вокальной лирикой Брамса. Вспомним, например, его превосходную песню «Глубже все моя дремота». Мелодико-ритмическая близость «Романса» к этой песне тем яснее и закономернее, что оба произведения чрезвычайно близки сюжетно - это жалоба покинутой девушки.

«Романс» написан в духе народной баллады. Музыка идеально сливается здесь со словом, не только передавая общий характер стихотворения, но и его композицию - далеко не обычную.

Выбор варьированно-строфической формы для стихов, в которых строфичность подчеркнута рефреном («вспомни обо мне!») представляется само собой разумеющимся. Но очень тонкое музыкальное воплощение внутренней композиции строфы заслуживает специального рассмотрения.

«стр. 63»

Поэтическая строфа необычна - это восьмистишие, построенное всего на трех рифмах:

Ты идешь на поле битвы,

Но услышь мои молитвы,

Вспомни обо мне.

Если друг тебя обманет,