Мать (CИ)

Пахомов вылетел на улицу и, жуя конфету, припустил вдоль теплотрассы. Тягучая пастила таяла на языке.

– Здрасьте!
– выпалил он, вваливаясь в библиотеку.
– Мне нужно что-нибудь о Болгарии.

Библиотекарша - тонколицая, худая, с химической завивкой - оторвалась от журнала с картинками женщин в вязаных кофтах, неторопливо произнесла:

– Не надо кричать. Что именно о Болгарии?

– Не знаю. У нас конкурс будет про Болгарию. Вот мне и нужно что-нибудь.

Вздохнув, та лениво поднялась и ушла за деревянные стеллажи, заставленные потрёпанными книгами. Долго возилась там (Пахомов успел сопреть в своём пальто), потом принесла какую-то тонкую книжку в мягкой обложке. "Наши друзья сентябрята", - прочёл Пахомов. Под заглавием вышагивали радостные дети в красных галстуках.

– Это о Болгарии?
– усомнился он.

– О Болгарии.

– Тогда я её возьму. Спасибо!

Он жил на улице Островского - единственной в посёлке, застроенной панельными пятиэтажками. Окна торцевой квартиры на четвёртом этаже смотрели на угольную ТЭЦ, дымившую по ту сторону огороженного катка. Широкие подоконники были заставлены горшками с буйно разросшейся зеленью. Её сажал отец, мечтавший о собственном саде. Иногда, где-то раз в полгода, среди этих зарослей набухала маленькая оранжевая помидорина, которую отец торжественно преподносил Володьке. Помидорина была не больше вишни, она лопалась во рту, растекаясь кисловатым соком.

Пахомов поставил суп на газовую плиту и включил телевизор в большой комнате. По первой программе шёл урок французского, по второй пел какой-то хор. Володька оставил хор и углубился в книжку про сентябрят.

За странным названием скрывалось имя болгарских пионеров. Ничего интересного: сплошные походы, линейки и сбор металлолома. Всё как везде, разве что слова необычные: Винаги готов, Септемврийче... А на значке был изображён не Ленин, а какой-то щекастый и усатый дядька по фамилии Димитров. Будто параллельная реальность. Чем-то всё это напоминало его любимую фантастику: те же люди, только в ином мире. Неужто он может оказаться там? Будто переступить незримую грань и из снежного посёлка перенестись на солнечный берег далёкой страны. Размечтавшись, Пахомов чуть не забыл про суп. Услышав знакомое шипение, Володька всполошился, побежал на кухню и, обхватив ручки кастрюли замызганным влажным полотенцем, перенёс её на стол.

Потом он долго хлебал горячий рыжий суп из консервированных бычков, потом ещё дольше пил из огромной кружки чай с мёдом. Затем играл в солдатиков и рисовал карты придуманных сражений. Близилось время прихода родителей, а с ним - и домашней работы. Отец с матерью работали в одной организации, но в разных зданиях: отец - старшим геофизиком, а мать - геологом. Обычно они возвращались порознь, но сегодня пришли вместе - отоваривали талоны. Отец, зайдя в коридор, опустил на пол три большие матерчатые сумки, битком набитые замороженным мясом, рыбой и молоком в пакетах.

Родители были чем-то взвинчены и, раздеваясь в прихожей, пререкались.

– Ну нет у меня денег, нет!
– больным голосом говорил отец, отшвыривая снятые ботинки.

– И что ты предлагаешь?
– громко спрашивала мать.

– Я ничего не предлагаю.

– Вот именно. Почему я одна должна думать о ребёнке?

Пахомов вышел к ним, благоразумно выключив телевизор: отец терпеть на мог, когда он пялился в ящик.

– Привет!
– сказал он, подхватывая сумки и таща их на кухню.

Родители не унимались - теперь они спорили в большой комнате, где переодевались.

– Ну нет у меня денег, нет!
– повторил отец.

– Куда ж ты их дел?

– А за квартиру кто платит? А за машину?

– За машину платим пополам, не ври. И ребёнку я одежду покупаю. Ты когда последний раз интересовался, в чём он ходит?

– Какую одежду? "Аляску", что ли? Которую за бруснику взяли?

– А он что, в одной "Аляске" ходит зимой и летом?
– закричала мать.

Отец издал стон и вылетел на кухню. Он был уже в домашнем, тапки звонко шлёпали по полу. Володька успел прошмыгнуть в свою комнату и теперь хмуро извлекал из ранца учебники и тетради.

Мать тоже прошла на кухню.

– Виктор, давай спокойно обсудим...

– Ну нет у меня денег, нет!
– взорвался отец.

– Этих сапогов мне хватит лет на пять. Австрийские же! А если наши брать, они развалятся через два года.

Пахомов услышал, как отец открыл форточку, пробормотав:

– Опять всё закупорили...

– Ну так что?
– тянула своё мать.

– Отстань от меня, - рыкнул отец.

– Ну надо же подходить разумно. Завтра их уже не будет, а в этих ходить уже стыдно. Ты посмотри, им четыре года!

– Уйди отсюда.

– Ну что уйди? Разве это разговор?

– Не хочу с тобой разговаривать, - со злостью проговорил отец.

– Ну что за отношение такое!

Отец, сопя, прошагал обратно в комнату. Вскоре оттуда донёсся звук пилы - для отца квартира была мастерской: по углам валялись деревянные болванки, возле холодильника стояла металлическая коробка с инструментами, а в большой комнате вдоль стены лежали недоделанные складные двери из линолеума на тонких планках. Отец делал эти двери уже третий месяц, ввергая мать в бешенство. Всякий раз, принимаясь пылесосить, она исторгала вопль: "Боже мой, как мне надоели все эти палки и доски! Когда же это кончится?". На что отец отвечал с неизменным остервенением: "Никогда. Ремонт у нас будет продолжаться всю жизнь!".

Ничего не добившись, мать начала греметь на кухне кастрюлями и мыть что-то в раковине. На улице стемнело, трубы ТЭЦ замигали красными огнями на верхушках, по освещённой фонарями дороге бежала позёмка. Пахомов открыл учебник математики.

Полчаса спустя, когда с кухни потянуло запахом варёного риса, мать прошагала в большую комнату. Отец уже смотрел по телевизору новости.

– Виктор, ну давай решим.

– Ты мне новости дашь посмотреть?

– У тебя вечно то новости, то ещё что.

Пахомов услышал, как отец пролетел на кухню. Оттуда донёсся его выкрик:

– Опять закупорила! Дышать же нечем!

Мать прошла вслед за ним.

– Ты оставишь меня в покое или нет?
– рыкнул отец.

– Я вообще-то варю здесь. Закрой форточку - зима на улице.

Отец молча прошаркал в большую комнату, опять принялся пилить. Мать осталась на кухне.

Тишина длилась минут двадцать. Мать сварила рис, заглянула к Володьке:

– Пойдём ужинать.

Пахомов сорвался с места, побежал на кухню.

– Виктор, ты есть пойдёшь?
– услышал он голос матери из большой комнаты.

– Отстань от меня!

– Психованный, - пробормотала мать, возвращаясь на кухню.

К гарниру прилагались вчерашние котлеты. Пахомов увлечённо жевал, делая вид, что не замечает удручённого вида матери. Но когда дело дошло до чая, он вспомнил про "Каникулы Бонифация" и, сбегав в прихожую, принёс конфеты матери.

– На, угощайся, - протянул он их ей.

Мать улыбнулась, погладила его по голове.