Мать (CИ)

– Точно! Витя, выйдем ещё разок в подъезд?

Отец кивнул. Мужчины ушли.

– С чего это Виктор так на Карасёва взъелся?
– спросила Анна Григорьевна.

– Зависть!
– коротко ответила мать.

– Зависть? У Виктора?

– Да.

– Ну я не знаю... Чего ему не хватает? Зарплата - слава богу, и должность хорошая. Да ещё в Москве квартира есть. Трёхкомнатная, вроде, да? Есть, значит, куда преклонить голову, хе-хе, в случае чего.

– Я так понимаю, он сюда ехал, чтобы стать начальником партии, - сказала мать, поддевая лопаткой кусок рыбного салата "под шубой".

– Поэтому и сорвался. Володя, тебе положить?

Пахомов кивнул, жуя дольку мандарина.

– Неужели для Виктора это так важно?
– не поверила Анна Григорьевна.

– Важно. Он ведь от Москвы поэтому отказался. Когда отец его там умер, сомневался - переезжать или нет? Я лично была за переезд. Это же - столица! Но он выбрал Якутию. Здесь, всё-таки, северные платят...

– Так ты там не была, значит?
– спросила Анна Григорьевна.

– Нет. Виктор один ездил, когда наследство оформлял. Да и как? Я же с ребёнком.
– Она вдруг всполошилась.
– Ой, я ж про подарки забыла! Володя, беги смотреть, что тебе Дед Мороз под ёлку положил.

Пахомов вскочил, подбежал к нарядной ёлке, откинул простыню "сугроба", скрывавшую металлическую крестовину опоры, под которой лежали подарки: яркие фломастеры в прозрачной упаковке, модель какой-то иностранной легковушки зелёного цвета без крыши и - о чудо!
– электронная игрушка "Весёлый повар" (Пахомов давно клянчил такую у родителей). Он схватил игрушку и запрыгал, восторженно повизгивая. Праздник удался!

Глава третья

За два дня до окончания зимних каникул отец потащил Володьку в ДК "Геолог" смотреть иностранный фильм про Христа. Фильм разрекламировал ему Захаров, который был падок на всё новое. "Когда ещё у нас такое покажут?", - говорил он, и отец не стал с ним спорить.

Пока шли в ДК, Захаров распинался о современном кино.

– "Покаяние" - это, конечно, веха, да. Такого у нас ещё не было.

– Читал я про это "Покаяние", - ворчливо заметил отец.
– Опять Сталина полощут, кооператоры чёртовы.

– Я удивляюсь, Виктор, почему ты до сих пор в партию не вступил, - усмехался Захаров.

– Потому и не вступил. Не осталось там настоящих коммунистов.

Зал был полон. Даже удивительно - будто "Кинг Конга" показывали. Детей среди пришедших Володька не заметил, и это его насторожило.

Фильм оправдал худшие ожидания: по каменистым пустыням бродил длинноволосый мужик и учил всех жить, попутно творя чудеса - оживлял мёртвого, кормил толпу невесть откуда взявшимися хлебом и рыбой, говорил с призраками и всё в таком роде. Смотреть на это было тоскливо, будто читаешь законы пионеров на тетрадной обложке: "Пионер предан родине, партии, коммунизму. Пионер держит равнение на героев борьбы и труда...". Единственное, что развлекало - странные имена и необычная одежда, похожая на сарафан или рубашку до пят. Пахомову это действо напомнило "Клуб кинопутешественников" - там тоже ходили наряженные абы во что и говорили на чужих языках.

– Ну что скажешь?
– полюбопытствовал у него отец, когда в зале вспыхнул свет.
– Интересно было?

– Интересно, - без всякого выражения ответил Володька.

– Как "В гостях у сказки", да?

– Ну да. Пап, а сколько времени?

Отец бросил взгляд на часы.

– Двенадцать, а что?

– Да мы с Ромкой и Мишкой Карасёвыми, и Серёгой Беляковым договорились сегодня бутылки сдать. Две недели их собирали.

– Во! Это я одобряю. Молодцы.

Захаров кхекнул.

– Мне там больше всего понравилось превращение воды в вино. Жизненно!
– Он привычно залился хрипящим хохотом.

На улице свирепствовал мороз, от него слипались ресницы и ноздри. По ту стороны дороги цепочкой протянулись двухэтажные барак, тонувшие в сугробах точно кирпичи в свежем цементе.

Захаров спросил пахомовского отца:

– Ну а ты-то что думаешь об увиденном?

– Любопытно, конечно.

– Но не "Андрей Рублёв", да?

– Да я как-то и не помню "Андрея Рублёва".

– Ну ты даёшь!
– изумился Захаров и пошёл распинаться о каком-то Тарковском.

Пахомову было скучно идти с ними.

– Пап, можно я домой побегу?
– взмолился он.

– Ну беги.

Он примчался домой за полчаса до назначенной встречи. Бутылки ждали своего часа в детской комнате, выставленные вдоль стены. Пахомов напихал их в две старые матерчатые сумки и поволок к двери.

– От шампанского не принимают, - предупредила его мать, сидя перед телевизором.

– Может, и примут, - пробурчал Пахомов.

Мишка и Ромка Карасёвы ждали у подъезда с туго набитыми ранцами на спинах.

– У нас в основном пивные, - предупредил Мишка. Он был спокойный и рассудительный, не то, что дёрганый кривляка Ромка.
– И ещё "Ессентуки", хотя их, вроде, не берут.

– Попытка - не пытка, - бодро откликнулся Пахомов.

Беляков приволок свою часть прямо к пункту приёма - в двух авоськах.

– Хотел ещё пару двухлитровых банок прихватить, да мама не дала, - сказал он.

Они вошли в подсобку, заставленную до самого потолка деревянными ящиками с бутылками.

– Здрасьте, мы хотим тару сдать, - отрапортовал Пахомов сидевшей за стойкой пожилой тётке с добрыми глазами.

– Давайте, - согласилась та.
– Но только с короткими горлышками и без клейм. Вон правила на стене, ознакомьтесь.

Мальчишки, прислонив сумки к стене, сгрудились перед листком с правилами. Из угла, сидя на табурете, за ними настороженно наблюдала белокурая девочка. Она держала огромную сахарную завитушку и мелко откусывала от неё, почти не жуя.

Пахомов радостно доложил приёмщице:

– У нас все бутылки подходящие.

– Вот и хорошо. Выкладывайте вон в те ящики. Молочные - отдельно, пивные и винные - отдельно. Литровые и поллитровые тоже раздельно.

Вчетвером они быстро расставили стеклотару, пересчитали: шестнадцать молочных бутылок и одиннадцать других. Володька отошёл получить деньги, а братья Карасёвы прикрыли ящики спинами, чтобы приёмщица не заметила высокие головки некондиционных бутылок.

– Пять рублей! Целых пять рублей!
– восторгался Пахомов, выходя на улицу.