Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мать ветров
Шрифт:

— К тому моменту мне порядком опротивела служба, и я с чистой совестью подал в отставку, чтобы растить тебя. Переехал в Сорро поближе к Изабелле, урну с прахом Карлоса захоронили там, куда ты приходишь каждый год. О твоей матери, Кончита, мне ничего не известно, хотя, святой Аурелиано свидетель, я приложил все силы, чтобы найти ее, живой или мертвой.

На террасе Чико вовсю на кого-то ругался. Судя по тому, что ему не отвечали, ругался он на молчаливую заинтересованную Баську. Изабелла громко препиралась у ворот с торговцем рыбой. Кончита молчала, и на ее непроницаемом скуластом лице бывший полковник не мог прочитать ни намека на какое-либо чувство.

— Я не хочу и не

буду ни оправдывать, ни осуждать твою мать. Знай только, ей тяжко дались эти девять месяцев. Может, под конец к ней твой... ее насильник и подобрел, но во время расследования я выяснил вот что. Время от времени он закатывал вечеринки для лучших своих приятелей. И, упившись текилой, пускал Иолотли по кругу, подкладывал ее под других мужчин уже беременную. Богу лишь ведомо, что она пережила рядом с ним и как относилась к тебе и Карлосу.

— Мне не хватает брата, — глухо отозвалась, наконец, Кончита. — Я совсем не помню его, но, должно быть, девять месяцев в одной утробе что-то да значат. Зато теперь у меня есть Hermanos.

— Есть, и много, в Сорро, в сельве, в горах. У тебя огромная семья, дочка, — улыбнулся сеньор Ортега, но обнять свою девочку, вдруг повзрослевшую, не решался.

— А мама... По крайней мере, ее поступок — тоже своего рода сопротивление.

Из сада донесся голос Каролины, кажется, она обращалась к одному из рабочих.

— Ты сестру мою не видал?

Кончита коротко поклонилась отцу.

— Пойду я, а то меня потеряли.

— Ступай, дорогая. Только... — отставной полковник осторожно придержал девушку за руку и робко заглянул ей в глаза. — Напоследок еще пару слов тебе скажу. Ты принадлежишь не мне. Твой путь определяют Hermanos, а за твою личную жизнь отвечаешь ты сама. Но, Кончита, прошу, будь осторожна. Я ведь не мог не заметить, как ты переглядываешься с Милошем.

— Ты помнишь проповедь святого Камило о любви? «Вам говорили: да убоится любящая жена мужа своего, да покорится ему. Я говорю вам: там, где любовь, нет места страху». Я не боюсь его, папа.

Тяжелый серый бражник с третьей попытки устроился на розовом венчике ночной красавицы. Черная грациозная бабочка, легкий белый шарик мельты... Лишь неделю назад, а кажется, будто осталось в прошлой жизни. Той жизни в счастливом неведении, в которой она не знала о зверских надругательствах отца над матерью, о том, что родная мать, носившая ее и Карлоса под сердцем долгих девять месяцев, бросила в реку их обоих, о том, что родная мать убила ее брата.

Бражник утолил свой голод и покинул цветок, оставил его таким же прекрасным, нежным, розовым. А если бы пять, десять бражников набросились на него? Что осталось бы от ночной красавицы, порванные в клочья лепестки и в насмешку над растоптанной жизнью — утонченный сладкий аромат?

С улицы доносились шумные голоса матросов «Гринстар», возвращавшихся со стройки. Как по команде они затихли у ворот, то ли из уважения к памяти казненного, то ли из суеверного страха перед деревом, с которого накануне сняли изуродованный труп. Когда мужчины проходили мимо Кончиты, одни опускали головы, другие неловко улыбались ей. Коротко кивнули Шеннон и Дик, молча посмотрел в глаза Милош.

Броситься бы ему на шею, довериться огромным рукам, утонуть в медовой ласковой глубине. Но при матросах и на виду у вероятных соглядатаев — нельзя. Придется дождаться ночи.

Черна ночь над Сорро, черными лапами чудовищ шевелятся огромные резные листья монстер за окном девичьей спаленки. Черны распущенные косы Кончиты, темны ее бездонные глаза, сухи ее высокие скулы, ее приоткрытые губы. Черным-черно вокруг,

и лишь тусклый огонек масляной лампы дрожит в объятиях ветра, и черные тревожные тени скользят по стенам.

— Милош, — горячий шепот сухим западным ветром опалил его лицо. — Поцелуй меня.

Горек первый поцелуй со вкусом непролитых слез, сладок первый поцелуй с любимой, и не так он хотел подарить ей первые жадные прикосновения, но разве это важно? Он нужен ей, она — ему, и однажды они уже подождали до завтра. У счастливцев есть это завтра, у подпольщика и полукровки, дочери истерзанного народа, есть только миг.

— Ahora, paloma**?

— Ahora, amado***.

Шнуровка повседневного платья корнильонок оказалась сложнее завязок на сарафане Инги, но Милош на каравелле привык справляться с куда более мудреными узлами. Мягкое девичье тело буквально задеревенело в его руках, в уголках плотно сжатых губ притаился ужас. Нет, не перед ним, перед чем-то куда более пугающим, чем первая близость с мужчиной.

За прошедшую неделю его бланкийский стал богаче, но Милошу все равно не хватило бы слов, чтобы расспросить и успокоить свою голубку. Оставался лишь язык прикосновений, язык нежности и доверия. Он легко подхватил крепкую, но рядом с ним все равно легкую девушку и бережно опустил ее на постель.

— Смотри на меня, — попросила Кончита и для верности обхватила руками голову Милоша, тут же немного успокаиваясь от прикосновения к его шелковистым локонам. Она цеплялась за его медовый добрый взгляд, ей важнее воздуха была сейчас уверенность в том, что она — это она, а не порабощенная против воли Иолотли, и что он — это он, ее великан, совсем недавно бывший незнакомым чужестранцем и уже такой родной, а не... Не тот, кто являлся... Кто стал... Нет, ее отец — здесь, через две комнаты, должно быть, читает перед сном или курит сигару.

Но вскоре взгляд неизбежно потерялся во мраке, когда Милош начал покрывать обжигающими поцелуями ее грудь, когда прижался чуть колючей щекой к ее животу. Кончита таяла от этих волшебных прикосновений, она купалась в этих щедрых ласках будто в теплых водах лимана неподалеку от Сорро. Но в сознание неумолимо вползал скользкий липкий ужас. Господи, да сколько же их побывало там, когда она и ее живой братишка безмятежно нежились в уюте материнского чрева?!

— Кончита. Кончита! — громкий шепот и крепкая хватка на плечах вытащили ее из зловонной трясины.

— Прости, amado, — вымученно улыбнулась роха и благодарно, теперь уже сама поцеловала своего великана в губы. А тот, когда разорвал поцелуй, сосредоточенно посмотрел на нее, мягко сжал ее запястье и попросил с лукавой улыбкой:

— Пожалуйста.

Таинственное, тяжелое, твердое легло в ее руку, а широкая ладонь Милоша легла сверху, подсказывая, направляя. Дурочка она. В любви нет места страху, и рядом не кто-то, а он, ее Милош, и его медовые глаза вдруг заволокло туманом, и тихий стон слетел с его губ... Ох, да ему же нравится, когда она — так!

— Ahora, paloma, — не спросил, сказал он и уверенно обнял Кончиту, устраиваясь у нее между ног.

А потом пришел тот миг, когда печать на ее устах не вскрылась. Зато сломалась другая печать — на ее сердце.

Рано утром Милош выпил травяной отвар, который временно вызвал у него лихорадку, и под предлогом болезни попросил у Роя разрешения не идти на стройку. Первый помощник мгновенно дал свое согласие. Все-таки великан был у начальства на хорошем счету. Ни разу за год не клянчил для себя поблажек, легко брался за тяжелую работу, а после высадки на Драконовы земли Рой отчасти чувствовал себя ему обязанным.

Поделиться с друзьями: