Мать ветров

— Совсем-совсем ничего нельзя сделать? — жалобно спросила Хельга, обрабатывая порез на ребрах своего брата. Плечо она только что зашила.

— Хельга, а ничего и не нужно делать. Ни в коем случае, — ответил, чуть поморщившись от жжения, Али.

— Как это? — ахнула девушка.

— Свидетели на суде выступили, вина Марчелло установлена. Чтобы спасти его от плети, надо либо давать взятку, либо устраивать суету, искать других свидетелей, писать прошения, — спокойно объяснил фён. — И то, и другое привлечет к Марчелло лишнее внимание.

— Ну и что?

— А то, что мы уже по факту ввязались в подпольную работу, и Марчелло намного тяжелее станет ее выполнять, если его запомнят.

— А выпоротого студента не запомнят? Думаешь, Джордано и Энцо ректор этот позор спустит?

— То же мне позор, — пожал плечами Али. — Ты разве не замечала, что студенты постоянно влипают в неприятности? Одного за пьяный дебош секут, другого за мелкую кражу, нашего сокурсника-эльфа вообще за изнасилование выпороли. Да, какое-то время и Джордано с Энцо, и самому Марчелло будет непросто. Зато для властей он — тьфу! Наказали и забыли.

Хельга молча дрожащими руками закончила перевязку, резко встала и отошла к окну. Али помолчал немного, позволяя сестре поразмышлять в одиночестве, а потом последовал за ней и мягко сжал напряженные плечи.

— Как ты можешь, Али? Он же наш друг... Твой... любимый человек...

— Да, и я хочу, чтобы про него как можно быстрее забыли. Чтобы он значился в списках наказанных как заурядный шалопай-студент, один в череде других студентов, а не как подозрительная личность, за которую всячески хлопочут. И потом... Хельга, мы же знаем, этот погром — спланированная и спровоцированная властями акция. Им нужна показательная порка, чтобы успокоить народ. Если бы я дал взятку, спасая рядового преступника, они бы еще просто головы почесали. Но тут — возьмут на заметку наверняка.

— Али, — Хельга всхлипнула и спрятала лицо на здоровом плече брата. Зашептала, рвано выдыхая, глотая слезы: — Али, мне так страшно. После смерти моих приемных родителей я осталась совсем одна, я была одна до тех пор, пока не приехала в Пиран и не познакомилась с Марчелло. До тебя он был единственным близким мне человеком. Да, я нежить, у меня другие чувства, меня не так сильно пугает и убивает одиночество, но он был до тебя моим единственным другом! А завтра... завтра моего Марчелло на площади... плетью...

Он не ответил. Только покрепче прижал к себе уже рыдавшую в голос сестру.

Хозяйка не пустила Хельгу на площадь, чему Али, признаться, только обрадовался. Все-таки он был самым слабым из троих братьев. Слабым физически и душевно. Старые кошмары вернулись ночью, только в них окровавленные тонкие руки отца превращались в широкие ладони Марчелло, палач на площади проверял не плеть, а удавку, и голубые глаза Кахала темнели до пронзительной синевы.

И в таком состоянии, когда он держался на честном слове, утешать Хельгу? Самому бы не свалиться в обморок во время наказания.

Толпа на площади свистела и улюлюкала, когда на помост одного за другим вывели осужденных. Послышались проклятия, полетели яйца и огрызки.

По официальной версии поводом к погрому стала гибель двух мальчишек, которые работали на стройке эльфийского святилища. Убитые горем родные отправились к эльфам, чтобы выразить свое негодование, но эльфы встретили скорбящих градом стрел. Осужденные, не поняв, в чем дело, полезли в драку и помешали честным гражданам обороняться от вероломных эльфов. Собственно, судья зачитывал приговор тоном доброго отца, опечаленного неразумностью своих детей. Он выражал надежду на то, что этот суровый урок пойдет лишь на пользу юношам и позволит им впредь не совершать подобных ошибок.

После заключительных слов приговора зеваки даже малость поутихли, и по площади понеслись снисходительные шепотки, мол, и правда, с кем не бывает.

У самого помоста Али нашел глазами Энцо и пробился к нему.

— Али? Ты здесь? — искренне удивился преподаватель, и его измученное лицо посветлело.

— Марчелло — мой друг, — ответил с улыбкой художник. — А Вы один пришли, без господина Джордано?

— Я упросил отца не приходить. Ему и без того плохо.

Али согласно кивнул и перевел взгляд на Марчелло.

Его Марчелло. Прежде неуклюжий, прекрасный в своей неловкости, угрюмости, в своих искренних порывистых движениях, первозданной дикости. Теперь — собранный, уверенный, как-то вдруг повзрослевший, с гордо выпрямленной спиной, и как же ласково он смотрел на своего старшего брата, сколько покоя было в его удивительных синих глазах.

А потом он взглянул на Али.

Страшно. Как же страшно это мучительное ожидание плети, а он аж третий в очереди, как перетерпеть крики других осужденных и не свалиться позорно?! Марчелло хватило на то, чтобы улыбкой успокоить брата, но на этом силы покинули его.

Силы вернулись, когда он утонул в нежной светлой зелени любимых глаз.

Забыть. Всего этого нет, все это — свист плети, тонкий поросячий взвизг первого, гогот толпы, осунувшееся, бледное лицо Энцо, воспоминания о расколотом черепе эльфа — все это сейчас совершенно неважно. Есть только эта озорная улыбка, влюбленный взгляд, чуткие смуглые пальцы художника. Перетерпеть, просто перетерпеть наказание — и он спустится с помоста, он коснется этих теплых рук, по которым так соскучился за три дня, проведенных в тюрьме.

Ну почему нельзя смотреть на Али сейчас, когда его привязали лицом к столбу, спиной к людям на площади?

Марчелло крепко зажмурился и вспомнил: золотистые пылинки пляшут в лучах рассвета, Али, ленивый, затраханный, довольный, трется щекой о его плечо... Плечо и спину обожгло, продирая, кажется, до самого нутра, выбивая из легких крик, который он с трудом поймал стиснутыми зубами.

Рубашка больше не липла к обработанной мазью и перевязанной спине. Какое блаженство! В первые минуты Марчелло искренне думал, что не выдержит и таки сдохнет от боли.

Еще бы отмыться, отлежаться дома, приходя в себя после удушливой вони тюрьмы, но нет — ради отца и брата необходимо было сразу с площади пойти на лекции. Предварительно искренне покаявшись перед ректором. И как он не плюнул в эту брезгливую красную харю?

Впрочем, по дороге из кабинета ректора в лекционную аудиторию плевали, скорее, в него. Образно говоря. Тот единственный самоубийца, который попытался сделать это буквально, согнулся пополам, хватаясь за яйца, пострадавшие от кулака Али.