Мать ветров
Шрифт:
— Уго пришел. Будем петь? — спросил у собравшихся Пабло, священник, вроде как считавшийся на сегодняшнем собрании за старшего.
— Есть гитара? — вопросом на вопрос откликнулся Уго.
— Конечно, есть! Или ты надеялся, что мы оплошаем да забудем? Э, нет, camarado, не отвертишься!
Гитара, оживленные лица Hermanos и веселое потрескивание веток в костре совсем не вязались с заунывными гимнами, поэтому Милош со спокойной душой подсел поближе к исполнителю, притянул к себе Кончиту и замер в ожидании чего-то необыкновенного.
В глубокой гулкой тишине пещеры раздались первые скупые
Camilo Torres muere
para vivir.*******
Последние слова негромким эхом пронеслись по пещере и затихли, слившись с теплым дыханием товарищей и шелестом прибоя. Каждый из них готов был к этому. Умереть, чтобы жить.
Милош улыбнулся Кончите и, не таясь, поцеловал ее в щеку. У них был этот миг, чтобы просто — жить.
Комментарий к Глава 4. Милош. Только миг * Hermanos (исп.) — братья и сестры.
Ahora, paloma (исп.) — Сейчас, голубка.
Ahora, amado (исп.) — Сейчас, любимый.
Отсылка к учению святого Франциска Ассизского.
Положение о бедности как источнике греха является одним из основных в теологии освобождения. Теология освобождения — широко известная в Латинской Америке христианская школа теологии. Ее представители считают своим долгом бороться с бедностью, угнетением и неравенством здесь и сейчас, на земле, и полагают, что Иисус Христос был не только Утешителем, но и Освободителем. Многие представители теологии освобождения принимали и продолжают принимать активное участие в политике, вплоть до сражения в рядах различных национально-освободительных движений.
Одним из самых известных теологов освобождения был колумбийский священник и партизан Камило Торрес (Рестрепо). Ему принадлежит фраза: «Если бы Иисус жил сегодня, то Он был бы партизаном».
Camilo Torres muere para vivir (исп.) — Камило Торрес умер, чтобы жить. Цитата из песни Виктора Хары Cruz de Luz (Camilo Torres) . Камило Торрес был застрелен в бою.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Музыкальная тема Милоша: «Есть только миг» из к/ф «Земля Санникова» .
====== Глава 5. Али. Место в строю ======
Сpедь оплывших свечей и вечеpних молитв,
Сpедь военных тpофеев и миpных костpов Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастpоф.
Владимир Высоцкий
— Алессандро не пойдет, — угрюмо сообщил Марчелло, когда они с Али встретились у входа в библиотеку.
— Разумеется, — пожал плечами Али. — Если нас там заметят, вполне могут списать на студенческую дурь. А он скорее всего лишится работы. И кто тогда будет читать лекции по древней истории? У нас богатый выбор из оставшихся двоих: либо спать на занятиях,
либо слушать проповеди религиозного маньяка.— И то верно. Кстати, Алессандро сказал, что отправил анонимные предупреждения кое-кому из своих, но обратной связи, естественно, не получил. В общем, он не представляет, какие они приняли меры и приняли ли вообще, — переводчик понуро покачал головой и тяжело вздохнул: — Тянул я, конечно, с расследованием, с тем, чтобы тебе довериться... А если бы поспешил, предупредили бы заранее, понадежнее.
— Марчелло, история сослагательного наклонения не знает. Твои слова, между прочим. И давай обсудим что-нибудь понасущнее посыпания головы пеплом.
Да. Он действительно видел в истории не череду случайных фактов, а цепочку закономерных явлений — по крайней мере, на уровне крупных событий. Но вот с отношением к маленьким поступкам маленьких людей Марчелло пока не определился. Впрочем, сейчас было явно не подходящее время для его любимых размышлений, и юноши осторожно, стараясь избегать центральных аллей и встреч со знакомыми, покинули территорию университета, попутно продумывая план действий.
Они отошли от университетских ворот не дальше, чем на четверть часа быстрой ходьбы, когда увидели. Услышали — и надрывные вопли, и гул голосов, и звон бьющегося стекла — на несколько минут раньше.
— Не суйся в потасовку. Толку от тебя мало, уцелевшим ты пригодишься после, — в десятый, наверное, раз повторил Али. Марчелло в десятый раз нехотя кивнул. Он полностью признавал правоту любовника, но стоять в стороне и наблюдать, когда его habibi, вероятно, влезет в драку?
Переводчик бросил короткий искоса взгляд на своего спутника. Мягкий открытый художник с чуть вальяжной улыбкой исчез. Рядом с ним шел легко, будто летел, спокойный собранный хищник. В тихом голосе сталь, в зеленых глазах — лед, ни одного лишнего движения, весь — слух, зрение, внимание. Нет, Али безрассудно в стычку не полезет. А куда полезет, там наверняка справится.
Марчелло стыдно было признаваться в этом самому себе, но он долгое время подозревал своего друга, а потом и любимого если не в откровенной трусости, то в чрезмерной осторожности точно. И даже относительно подробный рассказ Али о правилах и особенностях подпольной жизни, которая и научила не лезть без повода на рожон, помнить, что за спиной — товарищи, что каждый человек у них — на вес золота, не слишком-то поколебал его мнение. Впервые его точка зрения начала меняться буквально несколько дней назад, когда переводчик своими глазами увидел боевые шрамы на смуглой гладкой коже. А сейчас он от всей души надеялся, что ему не придется стать свидетелем мужества своего habibi.
Из переулка, где Марчелло обнаружил больше всего карминовых крестов на домах, потянуло гарью. С грохотом осыпалось стекло, треснули доски.
— Убийцы проклятые!
— Чтоб вы передохли все, мрази остроухие!
— Убирайтесь из Пирана!
— Это они кому, интересно? — шепнул Али, иронично вскинув бровь. — Эльфы либо в лавках, либо в мастерских.
— Женщинам и детям, — буркнул Марчелло и зажал рот ладонью. В ноздри ударил едкий запах горящих тряпок, куда-то в живот — отвращение к погромщикам.