Матабар. II

И я не знаю, сколько еще смогу прожить с тем, что сотворил собственными руками. Твоя матушка часто рассказывает мне о том, что Светлоликий готов простить любые прегрешения, стоит лишь искренне раскаяться и возжелать искупления.

Но сколько бы я не каялся, сынок, я все еще слышу их голоса. Они зовут меня. Зовут на суд. И, в эгоистичном порыве, я надеюсь, что когда-нибудь мне представиться шанс немного облегчить свою участь. Отплатить за отнятые жизни — жизнями спасенными.

А может я так думаю из-за того, что в религии Шайи сыновья несут ответственность за грехи их отцов. А мы успели нагрешить, Ардан. И я, и Арор, и все поколения Эгобар. Надеюсь лишь что твою судьбу уравновесят добродетели Тааковых.

Может быть я постараюсь вырастить тебя больше Тааковым, нежели Эгобар. И тогда ты избежишь той участи, что постигла нас.

Не знаю.

Может я просто говорю глупости. А может быть я не увижу тебя больше вновь. Завтра утром я покажу это письмо твоей матушке. Шайи. И она узнает всю правду. И я уверен, что она больше не захочет меня видеть. Потому что не сможет меня простить. Как я не могу простить себя.

Лишь молю Спящих Духов и Вечных Ангелов дать мне шанс искупить хотя бы каплю того, что совершил. Чтобы моя сила, чтобы мои когти и клыки, хоть однажды, не забрали чью-то жизнь, а спасли.

Люблю тебя, мой сын.

Ардан Эгобар.

Матабар и человек.

Люблю тебя такого, какой ты есть. Каждую частицу тебя. И надеюсь, что ты никогда не прочитаешь это письмо. А если и прочтешь, то…

Решай сам.

Искать ли правды. Или жить дальше. Этот выбор — вот мое скупое и нерадивое наследство, сын мой.

И, как говорили в нашей стае — пусть твоя тропа всегда приводит тебя домой. '

Последние слова были написаны на языке матабар, но буквами Галесского алфавита…

Ардан отложил письмо и прикрыл глаза. Он вдыхал аромат горящей древесины и слушал, как бьется собственное сердце. Прерывисто, с паузами, то ускоряясь, то вновь замедляя свой шаг.

— Господин Эгобар! — раздался знакомый, чуть шипелявый голос. — Я так рад, что смог вас отыскать! Великая Княжна уже начала переживать! Сперва вы были в какой-то тьме, где я никак не мог проложить к вам тропу, а затем двигались очень быстро… я не умею прокладывать тропы на поезда, а теперь… Господин Эгобар? С вами все в порядке?

Ардан посмотрел на Тополя. Тот сменил зеленый осенний китель на черный, длинный зимний, но белоснежные перчатки и красные ботинки остались при нем. Как и оловянные ордена с медалями, широкий пояс, алый воротник и золотые эполеты. Разве что штаны оказались чуть измяты, что портило безупречный внешний вид воина из дружины Хвоста и Лапки.

— Господин Эгобар… вы плачете?

Ардан пожал плечами. Он, если честно, не знал — плачет он или нет. А проверять не хотелось. Не было сил поднять руки.

Он просто сидел и смотрел в одну точку. В ту самую, где сходились тени от пляшущего на поленьях, беззаботного рыжего мальчишки, коим представало пламя камина.

Ардан различил звук коротких шагов, а затем что-то теплое и мягкое опустилось рядом с ним и прижалось к боку.

— Больно, господин?

— Очень, — не стал лукавить Ардан.

— Хотите рассказать?

— Нет… да… не знаю, Тополь… не знаю.

Ардан сидел рядом с говорящим котом в доме своих родных. Так глупо… там, всего двумя этажами выше, его родной брат и мать, единоутробная сестра и отчим. И ни с кем из них он мог обсудить того, что прочел.

Брату знать не стоит. Матушка… это сделало бы ей больно, а последнее, чего желал Ардан, причинить боль и без того настрадавшейся Шайи. А Келли и Кене — им ни к чему.

Борис и Лена… они не друзья. Так — хорошие знакомые, но не более. Тесс… Арди вообще не понимал, какое место в его жизни занимает Тесс. Вот и получалось, что во всем мире не существовало того, с кем Ардан мог бы поделиться мыслями и разделить эту боль. Такую сильную и жгучую, что становилось тяжело дышать.

Никого, кроме лесного кота, полукровки Вил в дурацком кителе и с ненастоящими медалями.

— Что случилось? — спросил, через некоторое время, кот.

— Я получил ответы, — спустя несколько секунд размышлений, ответил Ардан. — на вопросы, которые очень долго себе задавал. А теперь не знаю, хотел ли на самом деле услышать на них ответы. Или мне так только казалось. Может было лучше оставаться в неведении.

— Неведение всегда проще, господин, но не всегда лучше, — похлопал его лапой Тополь. — Поверьте старому дружиннику.

— Да… ты прав… наверное ты прав, Тополь.

Они еще несколько минут посидели в тишине.

— Что будете делать теперь?

Ардан снова пожал плечами.

— Не знаю, — в который раз повторил он. — Если останусь здесь, то, может, стану, однажды инженером, а если вернусь в Метрополию… не знаю, что меня ждет в Метрополии, но просто и легко — не будет точно.

— Это вас пугает?

— До дрожи.

— Понятно… — протянул Тополь и, неожиданно, вскочил на ноги… лапы и картинно поклонился. — Не ведаю, как принято у двуногих, но мы, в такие моменты, ищем поддержки у наших друзей, господин. А я, как раз, являюсь связным между вами и вашим другом — Великой Княжной. А что за друг, если не готов разделить боль и трудности с близким.

Ардан едва не поперхнулся.

— Рассказать маленькой девоч…

Его перебил щелчок каблучка, ударившего о пол.

— Не маленькой девочке, господин Эгобар, а вашему другу, — настоятельно поправил Тополь. — Запертому, с детства, в клетке. Которая, однажды, взвалит на себя все, что ей оставят в наследство её не самые простые родители.

« Я бы хотел сказать, что понимаю твои чувства, внук, но это будет ложью. На сотни километров вокруг не найдется того, кто бы понял тебя, Арди. Да может и дальше — тоже.»

Ардан невольно вспомнил слова, некогда сказанные ему дедушкой. Тот оказался прав. На всю предгорную губернию не отыскалось того, кто смог бы понять метания души Ардана.

И, чтобы найти такого человека, пришлось добраться до самой Метрополии.

Наверное, если бы Ардан отдохнул, все хорошо обдумал, то уже на следующий день и в мыслях бы не держал идею изложить свои метания в письме не просто тринадцатилетнему ребенку, а еще и наследнице престола.