Матабар. II

— Не понимаю о чем ты, дорогой, — она дотронулась до его плеча. — Уже поздно. Я, пожалуй, прилягу. Мы сможем поговорить и завтра. Ты ведь теперь здесь. Так что все хорошо… а после праздников съездим в конструкторское бюро. В котором брат Анны работает. Я договорилась с главным инженером, чтобы тебе провели собеседование. Все же — полгода в Большом это… ну да ладно. Все завтра.

Шайи непривычно для себя тараторила и чуть сбивалась с дыхания. Она отодвинулась и, поднявшись, направилась к лестницам и лишь у самого порога заметила, что Ардан остался сидеть около очага.

— Сынок?

— Отец был военным, мам, — тихо произнес Арди. — Майор Гек Абар… но почему он им стал? Почему он бросил банду Шанти’Ра и сбежал на границу с Фатией? И почему пожертвовал собой ради детей и…

— Ардан, — Арди резко повернулся к матери. Та практически никогда не называла его полным именем. — Идем спать.

И, на мгновение, он увидел в этой мягкой женщине ту, что помнил в детстве. Суровую жену егеря Алькады, которая ловко управлялась с карабином и не боялась направить железо против шерифа. Стойкую и отважную.

Но лишь на мгновение. Шайи словно надломилась и снова обмякла, будто не выдержав вес себя прежней.

Пусть она и стала выглядеть лучше, но, все же, не молодела.

— Ты…

— Я уже не ребенок, матушка, — нежно и мягко перебил Арди. — Я не был ребенком уже тогда, семь лет назад, а теперь…

Он отвернулся и посмотрел на пламя в камине.

— Мне нужно знать, мама, — его голос слегка дрогнул. — мне нужно знать…

Секунды сменялись минутами, пока, наконец, Шайи, утерев слезы со щеки, не сказала:

— Подожди здесь немного.

Она ушла по лестнице, а Ардан все слушал щелчки пламени, в котором исчезали поленья.

Скоро матушка спустилась вниз и, подобрав платье, села рядом с ним. Она положила голову ему на плечо и протянула два старых, запечатанных письма.

— Я не хотела тебе их отдавать, — произнесла она, роняя тяжелые, жгучие слезы. — потому что… потому что знаю, мальчик мой, что когда ты их прочитаешь, то… Ты уедешь.

— Мам, я…

— Нет-нет, я знаю, — закачала она головой. — Ты уедешь… но пообещай, что будешь возвращаться. Хотя бы иногда. Хотя бы на пару дней. Чтобы я могла посмотреть на тебя, обнять и поцеловать. Обещай мне это. Пожалуйста.

— Мам, что ты такое…

— Просто пообещай, — настояла Шайи.

Он заглянул в её глаза и увидел в них то, что бывает, видишь, в собственном отражении, когда смотришься в зеркало после случившейся беды. Ты говоришь себе, из раза в раз, что ведь знал, что так и будет, но, все же, надеялся, что обойдется.

Не обошлось.

— Обещаю, — твердо произнес Ардан.

— Хорошо, — Шайи вытерла ладонью слезы и опустила перед ним конверты. — И следующие три дня ты тоже с нами.

— Да с чего ты…

— Еще в детстве, Арди, — Шайи прикрыла глаза и потерлась щекой о его плечо. — когда ты только-только открыл глаза и взглянул ими на этот огромный, чужой тебе мир, я сразу поняла. Поняла, что ты со мной только на время. Что тебя всегда будет звать то, что впереди. Что там, за холмом. Что таится во тьме пролеска. Что за новый зверь так странно воет или что за птица так поет… Но я надеялась, так надеялась, что это время не пролетит так быстро. Надеялась, что смогу подольше смотреть на твои добрые глаза, слушать твой смех, улыбаться вместе с тобой солнышку. В детстве ты очень любил солнышко. Путал его с блинчиками. Помнишь? Не помнишь конечно же. Ты был тогда совсем крохой…

Она притянула его лицо к себе, чуть наклонила и поцеловала в лоб. А затем, опираясь на плечо, поднялась и улыбнулась. Как в детстве. Когда от этой улыбки, кажется, расцветали цветы. Во всяком случае так казалось ребенку.

— Ты не вини меня, сынок, что не хотела, чтобы ты это читал, — произнесла она и направилась в сторону лестниц. А у порога остановилось и добавила. — И их тоже не вини.

Шайи ушла, оставив Ардана одного сидеть у трещащего камина с двумя письмами.

« От дедушки мелкому засранцу» значилось на одном, а на втором — « Сыну от отца».

Глава 50

В очаге все так же игриво и весело плясал огонек. Будто рыжий, задиристый мальчишка, он выбрасывал сложные коленца, попутно пощелкивая сухой древесиной. В поклонах снимал шляпу, размахивая гривой оранжевых волос, искрами разлетавшихся по очагу, а затем мыском сапог вздымал черную землю, золой опускавшуюся вниз. И, чарующим и странным образом, вокруг него порой взмывали хлопья снега, чтобы тут же выстелиться широким ковром хрустящего пепла. И десятки восторженных зрительниц, вытягиваясь длинными тенями, наблюдали за танцем.

А Арди сидел и смотрел на письма, лежавшие перед ним на полу. Он так долго хотел узнать, хотел услышать слова своих отца и прадеда, а теперь… Теперь не знал, хватит ли у него сил, чтобы поднять конверты и распечатать их.

За окном выл ветер. Назойливым псом он скребся о стекло, оставляя длинные царапины белых узоров, сливавшихся неясными силуэтами и очертаниями.

Ардан прикрыл глаза и попытался успокоить бешено стучащее сердце. Получалось не очень. На мгновение ему показалось, что нечем дышать и он даже хотел погрешить на камин, но тот лишь пыхтел внутрь широкой трубы, не делясь с гостиной ни каплей дыма.

— Надо как пластырь, — сам себя убеждал Ардан. — Раз и…

И… что? А что если там…

Нет. Теперь уже поздно. Да и вообще — когда было не поздно? Тесс сказала, что Ардану повезло. Что он волен сам выбирать свою судьбу, вот только два конверта на полу перед ним пытались намекнуть на обратное.

Первым он взял в руки письмо дедушки.

Оно пахло снегом и дубом, некогда могучим и крепким, а затем согнувшимся и одряхлевшим под тяжестью даже не жуков и ненастий, а времени. Неумолимого шага извечного судьи, решающего судьбы даже гор и морей.

Кажется, так о времени говорилось в одной из поэм Атта’нха. Фае любили стихи и музыку. И приобрели в подобного рода искусствах мастерство ничуть не меньшее, нежели в чарах.

— Не отвлекайся, — буркнул Арди и сорвал восковую печать.

Та раскрошилась мелкими, рыжими осколками. Внутри оказался всего один единственный лист, исписанный мелким, убористым почерком. Почти как у самого Ардана. Только буквы более витиеватые и каллиграфически верные.

' Здравствуй, правнук.