Матушка Готель

– Ну, что же, похоже, вы пришли не зря, - откланялась она и, развернувшись, пошла дальше.

– Постойте, подождите, прошу вас, - побежал он следом, - постойте. Не сочтите меня безумцем, поскольку, быть может, вы не помните меня, но я мечтал о вас уже давно.

– Почему же, - улыбнулась Готель, - я вас помню. В лавке у Себастьена, еще четыре года назад.

Незнакомец сдвинул брови и неуверенно покачал головой:

– К моему стыду, я не помню нашей встречи у Себастьена, - признался он.

Готель быстро одернула себя, вспомнив, что четыре года назад выглядела несколько старше, и к тому же, редкий мужчина заинтересовался бы дамой с клюкой.

– Но я помню, - так же неуверенно продолжил он, - когда был еще ребенком, у нас останавливалась девушка, с черными до плеч волосами, ровными бровями, красавица, каких на свете нет. И я был бы готов немедленно вернуться в собор и поклясться перед Всевышним, что это были вы, будь я сейчас не старше вас.

Готель почувствовала, что сердце её вот-вот остановиться, и никакой цветок ей больше не поможет. Она мысленно пронеслась сквозь толщу лет и, добравшись в памяти до имени этого "ребенка", чуть было не произнесла его вслух - Жак - сын мадам Пенар. Она вовремя остановилась, ведь произнеси она это имя сейчас, как и фамилию его матери, это сразу бы означало, что это именно она - девушка из его прошлого. Знал ли он, что она живет в доме его тетки? Может быть, нет. Пока нет. У Готель сошла с лица улыбка и всякое романтическое настроение. Ей казалось, что сейчас сам Бог смотрит ей в глаза, спрашивая с неё за содеянное.

Не выдержав такого психического удара и бросив Жака среди дороги, Готель сбежала. Наспех добравшись до дома, она закрыла за собой дверь и оперлась о неё спиной, словно за ней гнались волки. Куда было бежать дальше? В Марсель? Турин? Её собственное прошлое ей больше не принадлежало - это был конец - смерть, которую она тогда искала в лесу. И, похоже, Бог её услышал, но только теперь она почувствовала, что жизнь её кончилась, и если она не начнет что-то заново, прошлое так и будет барабанить ей в двери.

На этот раз это был Жак. Переведя дух, Готель открыла. В руках у неё была небольшая собранная котомка и "седая" накидка; она решила уходить, хотя сил у неё ни на что уж не осталось.

– Вы уходите?
– взглянул Жак на её ношу, - Почему? Почему вы сбежали?

Готель молчала, отведя глаза, и дрожала. Она никогда не жалела, что у неё не было матери, но сейчас она хотела бы спрятаться в чьих-то руках, чтобы никто не мог причинить ей вреда. И она бы бросилась на колени просить прощения у Бога и каяться за то, что никогда больше не пошла бы к цветку и, возможно, пренебрегла бы его даром. И это было бы так! Если бы здесь не было Жака. Но он смотрел на неё, и когда снова начал говорить она вздрогнула.

– Вы не можете уйти. Последние тридцать лет каждую свою избранницу я сравнивал с вами. Я запомнил все ваши движения, как вы ели, как смотрели на меня, а потом вдруг поправили волосы. Я чувствую, что-то необъяснимое гнетёт вас, но в то же время, то же необъяснимое делает мою веру в Бога сильнее, поскольку единственное объяснение того, что вы стоите передо мной, что он всё же услышал мои молитвы. Я лишь прошу дать мне шанс. Прошу вас. Разве вы никогда ни о чем не мечтали?

Готель села на скамью и взглянула в окно. Желтые листья влетали с улицы и беззвучно садились на пол.

– О ком, - произнесла она.

– Простите, - не понял Жак.

– Вы хотели спросить: разве вы никогда ни о ком не мечтали?
– повернулась к нему Готель.

Никто больше не говорил о возрасте. С тех пор это стало табу. Жак больше говорил о себе и редко спрашивал о прежней жизни Готель. Он был плотником, как и его отец. И уже вырастил сына, который также работал с ним в подмастерье. Их нечастые связи Готель боле принимала на себя, хотя Жак был гораздо настойчивее, чем её греховное желание.

– Я приходил сюда иногда, уже подростком. Чинил дверь или ступеньку, и мадам угощала меня сыром или молоком с хлебом, - рассказывал он.

– Она говорила что-то обо мне?
– спросила Готель.

– Нет, - ответил Жак.

И это была еще одна причина, почему он нравился Готель; он всегда знал, когда нужно промолчать. Её чувства к нему были бесстрастно теплыми. Возможно, будь ей сейчас двадцать, он мог бы заслужить место в её сердце, но её реальный возраст с иронией относился к подростковой влюбленности, оставляя на поверхности лишь плотское утешение для здравия ума. Не говоря о том, что у него была жена - некая Мадл'eн, по рассказам Жака, похожая на Готель необыкновенно, но старше. Это превосходство, безусловно, не могло не порадовать её женское естество. К Готель возвращалась жизнь, и она, наконец, была готова её принять.

– А потом мы остановились здесь, - рассказывала Николь, - и Карл решил, что италийский товар расширит круг покупателей, если мы откроем магазин на границе Французского королевства и Римской империи.

– Вот это, - сказала Готель, указывая на платье необычного фасона.

– Это из Милана. Если честно, оно висит у меня с прошлого сезона, - добавила девушка, снимая платье с вешалки.

Покупка платья оказалась для Готель впечатлением абсолютно новым. С тех пор, как она научилась шить, она не покупала себе готовой одежды. "Но почему нет", - думала она теперь. К тому же платье было необыкновенным, и Николь сделала на него скидку, что для Готель вообще стало настоящим приключением. Она также нашла общение с этой девушкой очень приятным. Как она узнала, её отчим приезжал в Лион лишь пару раз за месяц, а остальное время Николь справлялась сама; вела хозяйство и держала магазин. А потому, по себе зная, как не претенциозен рацион одинокого человека, Готель решила пригласить девушку на ужин.

Ела Николь с удовольствием, иногда раскидывая за плечами темные волосы, ниспадающие крупными волнами, и с интересом водя своими серыми глазами, то в одну, то в другую сторону дома.

– Кто-то мне сказал, что Карл перевез меня сюда из-за случаев похищения детей в Турине. Но я не слышала ни одной такой истории. Да и мой друг - Винс'eнт говорит, что это не более чем байки о проезжих цыганах, чтобы пугать непослушных детей, - лепетала за тарелкой девушка, продолжая осматриваться по сторонам.

"Какая болтушка", - подумала Готель, вытягивая нитку. Тем не менее, у Николь был столь милый голосок, что порой Готель наслаждалась им, не вдаваясь в суть, как наслаждаются шумом моря, доносящимся издалека. От ощущения душевного спокойствия, даримого бережным ею присутствием Николь, Готель неторопливо метала стежки, а девушка следила за ней, не отрывая своего взгляда от точных и изящных движений проворных пальцев.

– У вас кольцо, - заметила гостья, и Готель инстинктивно отдернула левую руку, но, заметив рядом с собой ребенка, улыбнулась, - это подарок дорогого мне человека.

В доме Николь оказалась спокойной и покладистой. Внимала каждому слову и старалась не отставать в строчке за своей наставницей. "Я начинаю вас ревновать", - пошутил как-то Жак. В отличие от него, в течение нескольких лет Готель и Николь встречались практически каждый день. Если Николь не приходила сама, то Готель шла к ней.

– Сегодня утром, мадам Сен-Клер, я продала несколько наших платьев мадам Лек'oк, которая двумя днями вернулась из Парижа с массой столичных новостей, важнейшей из которых является лишь та, что этим летом король Филипп с крестовым обращением отправится в Птолемаиду. И хотя Фридрих и Ричард собираются тоже, помощь их весьма сомнительна, поскольку цели всех троих не однозначны. Последний же после коронации тратит непомерно много на свой чин, и будь жив еще Генрих, он бы счел Ричарда хвастуном, которому дело Христово необходимо лишь как поощрение собственной гордыни, - Николь на мгновение затихла и вдруг добавила, - почила королева.