Меч князя Буй-тура
Шрифт:
«Собьем наполовину, а то и еще больше, — решил Всеволод, — если голова будет на плечах. А не будет головы, то и сбивать цену будет некому». Вслух же молвил:
— Даю слово. Только с условием…
— Каким таким условием? — бросил недовольно хан, поморщившись, возможно подозревая в словах курского князя услышать какой-нибудь подвох. Он судил о князе по своим соплеменникам, которые были большими мастерами по части всевозможных хитростей и подвохов.
— Что сначала будут выкуплены дружинники и кмети, а затем уже — бояре и я, — пояснил Всеволод Святославич.
— Хорошо, — расплылся хан в довольной улыбке, ибо никакого подвоха в словах
Хан явно не понимал смысл русской поговорки, имеющей как раз прямой и единственный смысл крепости слова. Или же просто, как все степняки, вместе с молоком матери впитавшие в себя недоверие к ближним своим, не очень-то верил в силу слова русского князя.
«Слышал звон, да не знает, где он», — отметил это обстоятельство Всеволод Святославич, но вслух произнес:
— Если такому сильному хану мало слова русского князя, то дам клятву. Только вот на чем клясться-то…
— А на чем русские князья могут поклясться, чтобы потом не нарушить клятву? Только не на кресте. Слышно, что такую…
— Крестную…
— Да-да, — подхватил хан подсказку Всеволода Святославича, — крестную клятву они часто нарушают.
— Ну, не то чтобы часто, однако бывает… — не совсем соглашаясь с ханом, уточнил Всеволод. — А где того не бывает?
— У нас, — кичливо изрек Роман Каич.
— Да брось ты, хан, — с откровенным недоверием к словам Романа Каича усмехнулся курский и трубчевский князь. — У вас, как и у нас, не все и не всегда держат клятвы. Впрочем, если крестное целование тебя не устраивает, то, может быть, подойдет тогда клятва на мече, — подсказал Всеволод, полушутя, полусерьезно; при этом лик его по-прежнему был строг, хоть икону пиши. — Эта клятва древняя, — пояснил он, устраняя последние сомнения у хана и «забывая» при этом сказать, что со времен крещения Руси таким способом соблюдения верности слову уже никто не пользовался. — На мечах клялись русские князья еще со времен Олега Вещего и Святослава Великого, когда ходили походами на Царьград. Меч — символ воинской чести. А честь — она везде честь.
— Да-да, давай, на мече, — ухватился за подсказку хан, не чувствуя тут никакой хитрой уловки русского князя, для которого такая клятва по большому счету силы не имела, но могла дать в его руки сам меч, следовательно, некую уже силу. — Конечно, на мече! Клянись на мече, батыр.
— Можно… только меча-то у меня и нет, — развел руками курский и трубчевский князь, лицедействуя.
— Найдем, — засмеялся с язвинкой превосходства хан. — Мои воины после той сечи много русских мечей подобрали. Любой дадим!
— Но нужен не просто любой меч, а мой, княжеский, меч, — продолжил игру Всеволод. — Только на нем клятва силу имеет.
— И твой найдем… уже нашли, — поправил себя хан с нескрываемым самодовольством.
— Надо посмотреть, — голосом и мимикой лица проявил недоверие Всеволод, — тот ли… Или, быть может, иной какой… похожий. Мой меч был приметный. К тому же — подарок брата Святослава
Всеволодовича, князя черниговского.— А мы вот и посмотрим.
Хан, довольный собой, громко хлопнул в ладони, и на его зов в шатер немедленно вбежали двое нукеров, застыв позади Всеволода в ожидании приказа.
— Принесите меч князя, — приказал нукерам Роман Казич и, подманив движением пальца одного из них поближе к себе, что-то тихо сказал ему — по-видимому, сообщил место, где находился меч.
После этого оба нукера, поклонившись в знак повиновения и исполнения, покинули шатер, а через некоторое время вернулись уже с мечом.
— Твой? — вскинув голову, усмешливо спросил хан, явно знавший, что принесенный меч принадлежит князю.
— Мой, — приглядевшись к мечу, молвил с явным удивлением Всеволод, ибо принесенный воинами меч был действительно его. — Удивительно даже, что сохранился… Правда, весь иззубренный… то о шеломы ваши харалужные, от готов, авар да хазар доставшиеся.
— Раз твой, то бери и клянись.
Всеволод взял из рук половецкого воина свой меч. Длань десницы, почувствовав такую привычную, почти родную, шероховатость и ребристость рукояти, невесомую тяжесть разящего клинка, напряглась… Оживая, задрожали невидимой дрожью, забугрились под рукавами рубахи мышцы. Понятный только вою потек по раменам зуд, заставляя их автоматически идти на разворот, для замаха…
— Кинязь, не балуй, — чутьем опытного воина определил хан состояние пленника. — Не балуй, — повторил он. — Лучше произнеси клятву.
— Фу! — выдохнул, остывая и обмякая, курский князь. — Право, наваждение какое-то…
— Это не наваждение, — изрек хан значительно. — Это дух настоящего воина в тебе говорит. Не у всех есть этот дух, а у тебя, кинязь, имеется.
— Тебе, хан, виднее, — отозвался, остывая, Всеволод.
Перехватив меч за лезвие, он произнес клятву, обязуясь до уплаты выкупа за последнего своего дружинника, а также и за себя не пытаться совершить побег.
— Вот и хорошо, — сверкнул очами хан. — Вот и хорошо. Теперь верни меч моему вою.
Один из нукеров, повинуясь взгляду хана, протянул руку за мечом, но Всеволод отдернул меч к себе:
— Как же, хан, я отдам его, если на нем клятва свершена. Отдавая меч, я отдам с ним и клятву свою, — нашелся он в мгновение ока. — Так, мудрый хан, я с себя клятву сниму и передам ее тому, у кого будет мой меч, а сам стану волен делать… что угодно.
— Хитришь, хитришь, кинязь, — усмехнулся хан Роман, возможно, частично разгадав замысел Всеволода оставить меч при себе, а, возможно, и по присущей всем степнякам недоверчивости. — Да бог с тобой, оставляй меч, мне твоего слова клятвы достаточно, а еще и ножны к нему возьми. Принеси ножны, — повелел ближайшему нукеру. — А то клинок без ножен, что камень без огранки либо женка без мужа — и драгоценен, да не совсем… с некоторым изъяном. А нам изъян ни к чему. Верно говорю?
— Верно.
— Хитрый ты, кинязь-батыр, — проявил показное добродушие хан. — Ой, хитрый. Меч выморочил. Теперь, может, и шелом свой золотой попросишь.
— Шелом пока ни к чему. Попозже выкуплю…
Решив, что дело улажено так, как желалось, хан Роман, разом подобревший и повеселевший — даже взгляд его прищуренных очей помаслянел — приказал своим слугам учинить достархан — пир, на который были созваны ближайшие родственники и лучшие воины. Потом, подобрев окончательно, поведал то немногое, что знал о побеге Игоря, которому помог половец Овлур, крестник Игорев.