Меч князя Буй-тура
Шрифт:
На птицу, особенно с соколом или кречетом, лучше всего охотиться в курских краях. Здесь лесов поменьше, зато степных просторов — раздолье для ловчей птицы — поболее.
На зверя же лесного — волка, медведя, кабана, лося, оленя благородного, косулю и прочая — охотиться сподручнее вблизи Трубчевска. Места сплошь лесные, зверем любимые. Причем лучше всего это делать зимой — следы по пороше, что буквицы на пергаменте: ведающему да знающему все расскажут и подскажут. Только ищи, не ленись. Найдешь — не трусь, смелее к зверю с копьем да рогатиной подступай, из лука либо самострела целься да бей! Но и не плошай — раненый зверь оплошки не прощает: либо рогами забодает, либо когтистой лапой так угостит, что мать родная не узнает, либо клыком саданет — только клочки одежды полетят вместе с мясом человечьим…
А потому охотники, прежде чем идти в лес на охоту, дань-подарочек им относят, оставляют под самым большим деревом и просят одарить охотой доброй да безопасной. Дань невелика — косточка с мясцом, заячий хвостик и иное-прочее. Тут важен не подарочек — важно уважение.
Всеволод, подражая дедам да прадедам своим, выходившим на единоборство с зверем лесным, и на медведя, когда того поднимали, разъярив, из берлоги, один на один хаживал, и на кабана-секача, вепрем прозываемого, и на лося сохатого, который одним взмахов своих огромных рогов мог и комоня опрокинуть, и с десяток собак убить да покалечить. Боязно было в такие мгновения за супруга: а, ну, не дай Бог, конь под ним оступится или сам, пеше, споткнется да замешкается — беда! Зверь забьет мгновенно. Тут даже дружинники ничем помочь не смогут — просто не успеют. «Ты уж поостерегись»! — просила. «Бог не выдаст — кабан не съест! — смеялся ответно. — Семи смертям не бывать, а одной не миновать, княгинюшка». И, слава Богу, всегда выходил победителем.
Зимой на охоте собаки — первые помощники: что зверя с лежбища поднять, что по лесу аль по снежному полю гнать до уморения, что придержать его, вцепившись в бока и загривок, пока охотники на конях не подскачут и не добьют. Как поднимут да след возьмут — от лая захлебываются до хрипоты. И летят, словно стрелы из луков пущенные, распластываясь над снежным настом, почти его не касаясь. На что комони борзы в беге, но за псами им не угнаться!
А еще псы помогут и соболя обнаружить, и куницу на древо загнать, и горностая облаять. Поднимут с насиженных мест и тетерева, и глухаря, и рябчика. Мимо лисьей норы не проскочат — обязательно лаем отметят. Тут уж, охотник, не плошай — поспевай с луком и стрелами, с силками и сетями! Добывай красного зверя да красную птицу к княжескому столу.
Зимний лес очаровывает, завораживает своей волшебной былинной красотой — смесью чуткой, настороженной тишины, белого чистого снега, сверкания инея на ветвях берез, осин, дубов, пуховыми убрусами и шубами елей да сосен. Чуть поведешь в сторону очами — и чу! не Зевана ли вон из-за того заснеженного куста пристально посматривает… А из-за другого хитро подмаргивает сама Зимерзла, в одеянии из пушистого инея и в короне из хрустальных льдинок — владычица снегов, холодов, морозов и метелей… А там вон не сам ли лесной дух вдруг ни с того ни с сего гору снега с ветви обрушил. Серчает что ли?.. Или же балует?.. Есть за ним такой грешок: вроде бы тишина, ни дуновения, ни единой струйки ветерка, ветка не шелохнется — и вдруг, бац! — целая гора снега тебе на голову! Заполучи, человече!
Княгиня Ольга Глебовна — верная дочь Христовой церкви. Она не только по праздникам и будням посещает храмы, не только исповедуется у первых священников Курска и Трубчевска, но и соблюдает все церковные обряды и посты, знает наизусть и читает перед вкушением ествы и сном молитвы. Однако это не мешает и ей знать о прежних богах и божествах, бытовавших у русов и славян до крещения Руси Владимиром Святославичем. О тех же Зеване и Зимерзле. А еще о Позвизде — повелителе бурь и непогод. Это суровые боги, внуки Сварога, Перуна и Стрибога. Но есть и добрые, ласковые, такие как Зимстерла и Догода — боги весны, зелени, цветов, тепла. Также Лада, Леля, Полеля, Дидо, Корс, Коляда, Купало, Макошь… И еще добрый десяток, а то и дюжина божеств, которым молились, приносили жертвы зерном, цветами, песнями, чтобы ублажить,
смирить их гнев на милость. Княгиня Ольга Глебовна этим богам не молится, но и не хулит их. Зачем? Хоть и низвергнутые, как повторяет Всеволод, но все же боги…Да, зимняя охота — это прелесть! Солнечно! Морозно! Снег девственно блестит под солнцем, слепя очи! Смачно скрипит под ногами, жалейкой повизгивает под полозьями саней-дровней, похрустывает под копытами лошадок! Людской возбужденный, азартный гомон! Разнотонный лай собак! Ржание лошадей, от которых пар валит, как из печной трубы или волокового окошка курной, топимой «по черному» избы, дым! И тревожно и радостно одновременно! А тут еще скоро бивуак на заснеженной опушке, жаркий, искрометающий, постреливающий ветками, костер — и жареное прямо на углях костра, пропитанное смолистым дымком, сочное, обжигающее губы и нёбо мясо. Кра-со-та!!!
В 1180 году по рождеству Христову, 16 января умер Олег Святославич Северский. Быстро собравшись, поехали из Трубчевска на погребение. Провожая брата в последний путь, Всеволод, не стесняясь, плакал, ибо уважал Олега, как отца родного. Он ему и Игорю был защитой и опорой.
Погребли Олега Святославича в храме святого Михаила Новгорода Северского, упрятав домовину в каменный саркофаг, мрамором облицованный. В Чернигов тело на вечный покой не повезли — не любил покойник черниговских князей, с которыми не раз находился в распрях. А потому, будучи еще жив, написал духовную грамотку, приказав подготовить себе склеп при храме святого Михаила, в строительстве которого принимал самое живое участие, одаривая серебром и златом, парчой и поволоками.
«Этот град был моим при жизни и пусть останется моим также после смерти», — завещал Агафье и детям.
Оплакивала Олега и Агафья, простив мужу все прежние обиды. Осталась вдовствовать с тремя сыновьями. Приемному, Святославу, было уже около пятнадцати лет. Вполне взрослый княжич, которому пора было подыскивать невесту. Олегу шел десятый, а Давыду еще и трех не было.
Они с Ярославной как могли, поддерживали княгиню-подругу, стараясь утешить ее в горе. Не остались в стороне и Игорь, занявший по старшинству северский стол, и Всеволод, уважавший Агафью и любивший племянников.
«Не печалься, Агафьюшка, — повторяли они, — в беде не оставим ни тебя, ни сынов твоих. Помним братнину любовь да ласку. Не бросим. Он был нам щитом и опорой, и мы будет тебе и деткам твоим тем же».
И точно, не бросили, не забыли. Выделил Игорь из Северской земли удел Святославу Ольговичу со братией его меньшей — град Рыльск с волостью. Всеволод предлагал Путивль, но Игорь оставил Путивль за сыном своим Владимиром, которому десятый годок шел. Оставлял Агафью Ростиславовну в Новгородке Северском, но та, поблагодарив деверев, убыла после сороковин вместе со Святославом и меньшими своими в Рыльск, где вскоре оженила Святослава на Анастасии, дочери Ярослава Луцкого. Да так удачно оженила, что уже на следующий год та родила ей внука — себе со Святославом первенца, нареченного Мстиславом.
В тот же, 1180 год, преставился и Роман Ростиславич Смоленский, оставив княгиню Елену Святославовну вдовствовать в одиночестве, так как вуи Всеволода и Игоря, Ярополк и Мстислав Романовичи были чуть ли не старше дядьев своих. И не только жили отдельно от матушки с батюшкой к этому времени, но и град свой имели, построенный в Смоленской земле и названный Мстиславлем в честь Мстислава.
Помня незлобивость Романа Ростиславича, никогда не поднимавшего меч на северских князей, поскорбели и о нем, потужили о вдовой княгине Елене Святославовне, которой без мужа — опоры и защиты — придется ох, как несладко. Но, как говорится, «Бог не обидит — свинья не съест». Известное дело.
В стародавние, еще дохристианские времена, как гласит людская молва, когда умирал муж-язычник, будь он простой русич либо славянин или же муж княжеских кровей, то супруга его, не желая оставаться вдовой, добровольно уходила с ним в иной мир, взойдя на погребальный костер супруга. Позором считалось для женки жить без мужа. Но с принятием христианства на Руси нравы русов и славян, слава Богу, изменились. Вдовы не только не должны были следовать за покойным супругом своим, но и имели право на часть мужниного имения, оставшегося после него.