Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)

Глава 5

Телефонный звонок Рэя Келвина озадачил Уиндема–Матсона. Он долго не мог понять, что произошло. Келвим позвонил в половине двенадцатого вечера, когда Уиндем–Матсон развлекался с девицей, давней своей подругой в номере отеля «Муромачи».

— Поймите, мой друг, — торопливо объяснял Келвин, — мы отсылаем обратно последнюю партию товара, полученную от ваших людей. Я отослал бы и всю ту дрянь, которую вы подсунули мне раньше, но мы уже оплатили ее полностью. Кроме этой последней партии. Присланный вами счет датируется восемнадцатым мая.

Разумеется, Уиндем–Матсон хотел знать причину.

— Вся партия состоит из паршивых подделок.

— Но вы же знали об этом. Я имею в виду то, Рэй, что вы всегда были осведомлены об истинном положении дел.

Уиндем–Матсон окинул взглядом комнату: его девица куда–то исчезла, наверное, пошла в ванную комнату.

— Я знал, что это подделки, — согласился Келвин. — Я говорю не об этом. Я имею в виду их вшивое качество. Меня на самом деле совсем не интересует, действительно ли каждый из присылаемых вами револьверов времен Гражданской войны. Все, что меня заботит, так это то, чтобы каждый предмет в вашем наборе, будь то кольт сорок четвертого калибра или что–то подобное, соответствовал определенным стандартам. Вам известно, кто такой Роберт Чилдан?

— Да, — сказал Уиндем–Матсон, что–то смутно припоминая, хотя в это мгновение и не знал точно, кому принадлежит эта фамилия. Наверное, какой–то шишке.

— Он был сегодня у меня в конторе. Я звоню не из дома, а из конторы; после его визита мы еще до сих пор разбираемся. Так вот, он пришел и долго бушевал по этому поводу. Он прямо–таки взбесился, его трясло. Будто бы какой–то его солидный клиент, японский адмирал, зашел сам или велел зайти своему поверенному. Чилдан говорил о заказе на двадцать тысяч, но это скорее всего преувеличение. Во всяком случае, точно известно, и тут у меня нет причин сомневаться, что пришел японец, захотел совершить покупку, один лишь раз взглянул на образец, состряпанный вашими людьми, увидел, что это подделка, положил свои деньги в карман и удалился. Что вы скажете на это?

Уиндем–Матсон сразу не нашелся, что ответить, но про себя отметил, что это, вероятно был Фринк или Мак–Карти. Они ему угрожали, и вот результат.

Его охватил суеверный ужас.

Эти двое, как они сумели откопать экземпляр, сделанный еще в феврале прошлого года? Он допускал, что они могут пойти в полицию, или в редакцию газеты, или даже обратиться к марионеточному правительству этих пинки в Сакраменто. Конечно, он сам породил все это. Жуть. Он что–то лепетал Келвину, одно и то же, бессчетное число раз, и в конце концов бессмысленный разговор иссяк.

Тут только он заметил Риту и приял, что она слышала почти весь их разговор. Она нетерпеливо ходила по комнате в черной шелковой комбинации с распущенными длинными волосами, свободно падавшими на обнаженные, слегка тронутые веснушками плечи.

— Позвони в полицию, — предложила она.

«Что ж, — подумал он, — вероятно, дешевле будет предложить им тысячи две, может, чуть больше. Они возьмут. Мелкие людишки, вроде них, столь же мелко и мыслят. Для них это будет целым богатством. Они вложат деньги в свой новый бизнес, потратят и через месяц полностью прогорят».

— Нет, — ответил он.

— Почему нет? Вымогательство — это преступление.

Ей трудно было объяснить. Он привык платить людям, это было частью накладных расходов, вроде платы за услуги, оказываемые фирме. Если сумма была не очень велика. Но в чем–то девушка была права. Он погрузился в мысли.

«Я дам им эти две тысячи. Но это не все. Я свяжусь с одним знакомым в отделе гражданства, инспектором полиции. Пусть там внимательно посмотрят досье на Фринка и Мак–Карти, может удастся обнаружить что–нибудь полезное. Так что если они снова попытаются меня шантажировать, я приберу их к рукам. Кто–то говорил мне, что Фринк изменил фамилию, сделал пластическую операцию. Достаточно об этом уведомить германское консульство в Сан–Франциско. Обычное дело. Консул потребует у японских властей его выдачи.

Как только этого извращенца переведут через демаркационную линию, его тут же отправят в душегубку или в один из тех лагерей в штате Нью–Йорк, которые, я думаю, еще сохранились. А там есть печи».

— Меня удивляет, — проронила девушка, — что кто–то смеет шантажировать такого человека, как вы.

Она взглянула на него.

— Что ж, вот что я тебе скажу, — произнес он. — Весь этот проклятый бизнес, связанный с историей, — абсолютная чушь. Эти японцы — дубины. И я это докажу.

Он встал, прошел в свой кабинет и сейчас же появился оттуда с двумя зажигалками, положив их на кофейный столик.

— Взгляни. Они кажутся совершенно одинаковыми, правда? Так вот, одна из них — настоящая реликвия. — Он улыбнулся. — Возьми их. Пойдем дальше. На рынке коллекционеров стоимость одной из них, возможно, тысяч сорок или пятьдесят.

Девушка осторожно взяла в руки обе зажигалки и принялась их рассматривать.

— Неужели ты не видишь разницы? — он шутливо ее подзадоривал. — Одна из них отмечена печатью времени. Она находилась в кармане Франклина Делано Рузвельта, когда на него было совершено покушение, а другая… Одна имеет историческое значение, и еще черт знает какое. Так же, как и другие вещи, бывшие при нем. Другая не имеет никакого исторического веса. — Он продолжал подзадоривать: — Ты не можешь сказать, какая из них представляет ценность? Вокруг нее нет никакого ореола или некоей ауры.

— Вот здорово! — воскликнула девушка. Ома широко раскрыла глаза.

— Это и в самом деле правда, что одна из них была у него в тот день?

— Конечно. И я знаю, какая именно. Теперь понимаешь суть того, что я тебе говорю? Все это жуткое жульничество, они надувают сами себя. Не имеет значения, что какой–то револьвер был в известной битве, ну скажем, при Геттисберге, внешне он совсем не изменился, остался точно таким же, будто его там и не было. И только знание об этом — здесь! — Он постучал себя по лбу. — Это в мозгу, а не в железке. Когда–то я сам был коллекционером. Фактически из–за этого я и занялся бизнесом. Я собирал почтовые марки. Английских колоний.

Рита стояла у окна, сложив на груди руки, и смотрела на огни центрального района Сан–Франциско.

— Мать и отец часто утверждали, что мы бы не проиграли войну, если бы он был жив, — проронила она.

— О’кей, — продолжал Уиндем–Матсон. — Теперь предположим, что в прошлом году канадское правительство или кто–то там еще, неважно, находит матрицы, с которых печатали старые марки, и хороший запас типографской краски…

— Я не верю, что какая–то из этих зажигалок принадлежала Франклину Рузвельту, — прервала его девушка.

Уиндем–Матсон расхохотался.

— Так в этом–то как раз и весь смысл моих рассуждений! Я должен тебе доказать подлинность вещи с помощью каких–то бумаг. Поэтому–то все это и является надувательством, массовым самообманом: ценность вещи доказывает бумага, а не сам предмет!

— Покажите мне эту бумагу.

— Пожалуйста.

Уиндем–Матсон вскочил и снова ушел в кабинет, где снял со стены вставленный в рамку сертификат Смитсоновского института. Документ и зажигалка обошлись ему в целое состояние, но они стоили того, так как это давало ему возможность доказывать свою правоту, утверждая, что слово «подделка», по сути, ничего не значит.