Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)

А в чем, собственно, заключается безумие властей предержащих? Что я имею в виду? Это их духовная слепота, преступное отсутствие ответственности за судьбы других, непонимание силы разрушения, причиной которого они стали и являются сейчас. Они игнорируют реальность! И не только это. Посмотрим на их планы. Завоевание космоса и планет. Завоевание, подобное захвату Африки, Европы — в космических масштабах. Их не волнует ни какой–нибудь отдельный человек, ни даже ребенок. Их будоражат только абстрактные понятия: Фольк, Ланд, Блют, Эрде. Абстрактное для них реально, реальность невидима. Они вне времени и пространства. Глядя сквозь настоящее, сквозь окружающую их действительность, они видят только черную бездну неизменного. И это имеет самые роковые последствия для всего живого.

Изначально в космосе летали лишь частички пыли, горячие пары водорода и ничего более. Так было, и скоро так будет. Мы — это только промежуток между двумя этими состояниями вселенной. Космический процесс убыстряется, сокращая жизнь, превращая живую материю либо в гранит, либо в метан. А эти безумцы активно способствуют этому. Они хотят быть движущей силой, а не жертвами истории. Они отождествляют себя с богом и верят в собственное могущество. И это главное их безумие. Они одержимы одной идеей, сверхидеей. Чего они не могут уразуметь — это беспомощности человека. Я слаб, и мал. Вселенной до меня нет никакого дела. Она не замечает меня. Я продолжаю вести незаметную жизнь. Но почему это плохо? Разве это не лучше? Кого боги замечают, того они уничтожают. Будь невелик, и ты избежишь ревности сильных».

Отстегнув ремень, Бейнес проговорил:

— Мистер Лотце, я никогда никому еще не говорил: я — еврей. Понимаете?

Лотце взглянул на него с недоверием.

— Вы об этом никогда бы не догадались, потому что внешне я нисколько не похож на еврея. Я изменил форму носа, уменьшил свои сальные железы, кожа моя осветлена химически, изменена форма черепа. Короче, по внешним признакам я не могу быть разоблачен. Я вхож в самые высшие сферы нацистского общества и часто бываю там. Никто до сих пор меня не разоблачил.

Бейнес помолчал, потом как можно ближе придвинулся к Лотце и сказал так тихо, чтобы услышал только он:

— И там есть еще такие же, как я. Вы слышите? Мы не умерли. Мы все еще существуем и незаметно продолжаем жить.

Лотце был ошарашен.

— Служба безопасности…

— Эс Де может проверить мое досье, — перебил Бейнес. — Если вы захотите донести на меня, предупреждаю — у меня очень сильные связи. Некоторые мои друзья — арийцы, другие — такие же евреи — занимают высокие посты в Берлине. На ваш донос не обратят внимания, а я через некоторое время сам донесу на вас, и благодаря этим же моим связям вы окажетесь под Защитной опекой.

Он поклонился и твердой походкой двинулся по проходу вслед за другими пассажирами. Спустившись по трапу на продуваемое ветром взлетное поле, Бейнес неожиданно снова очутился рядом с Лотце.

— В сущности, — усмехнулся Бейнес, пристально глядя в глаза художника, — мне что–то очень не нравится ваша внешность, мистер Лотце, поэтому я не буду откладывать и напишу донос немедленно.

Он быстро зашагал вперед, оставив Лотце далеко позади.

У входа в вестибюль пассажиров ожидала толпа встречающих. Родственники, друзья. Многие из них приветственно махали руками, выглядывали из–за стоящих впереди, улыбались, внимательно вглядывались в лица, суетились. Несколько впереди стоял коренастый японец средних лет, одетый в изысканное английское пальто. А рядом с ним — японец помоложе, на лацкане пальто которого поблескивал значок Главного торгового представительства Империи.

«Это он, — догадался Бейнес. — Мистер Нобусуке Тагами явился, чтобы лично встретить меня».

Слегка подавшись вперед, японец протянул руку.

— Герр Бейнес, добрый вечер.

— Добрый вечер, мистер Тагоми, — ответил Бейнес. Обменявшись рукопожатиями, они поклонились друг другу. Молодой японец тоже поклонился, глядя на них с сияющей улыбкой.

— Немного прохладно, сэр, на этом открытом поле, — проговорил мистер Тагоми. — В город мы полетим на вертолете представительства. Не возражаете? Или, может, вам нужно еще уладить какие–нибудь дела здесь? — заволновался японец.

— Мы можем отправиться прямо сейчас, — успокоил его Бейнес. — Я хоту только оформить номер в гостинице. Мой багаж…

— Об этом позаботится мистер Котомики, — прервал его мистер Тагоми. — Он поедет вслед за нами. Видите ли, сэр, в этом аэропорту всегда приходится дожидаться багажа целый час. Дольше, чем вы летели.

Мистер Котомики вежливо улыбался.

— Хорошо, — согласился Бейнес.

— Сэр, у меня для вас скромный сюрприз.

— Простите?

— Чтобы у вас сложилось приятное впечатление.

Мистер Тагами сунул руку в карман пальто и вынул оттуда небольшую коробку.

— Благодарю вас, — удивился Бейнес, принимая подарок.

— Почти полдня специальные эксперты проверяли верность выбора, — продолжал мистер Тагоми. — Это настоящий раритет умирающей культуры бывших Соединенных Штатов, редчайшая и прекрасно сохранившаяся реликвия, несущая на себе отпечаток давно минувших безоблачных дней.

Бейнес открыл коробку. В ней на черной бархатной подушечке лежали детские часы в виде головы Микки–Мауса.

«Что это — розыгрыш?» Он поднял глаза и увидел взволнованное и серьезное лицо мистера Тагоми. Нет, это никак не могло быть шуткой.

— Большое спасибо, — проговорил Бейнес. — Это действительно совершенно невероятно.

— Во всем мире сейчас найдется не более десятка настоящих часов Микки–Мауса выпуска тысяча девятьсот тридцать восьмого года, — самодовольно расхваливал мистер Тагоми, упиваясь произведенным впечатлением. — Ни один из известных коллекционеров не имеет подобного экземпляра, сэр.

Они вошли в здание аэропорта и по лестнице поднялись к вертолетной площадке.

Следовавший за ними мистер Котомики произнес:

— Харусаме ни нуроцуцу яне но томари кана…

— Что такое? — поинтересовался мистер Бейнес у мистера Тагоми.

— Старинная поэма, — объяснил мистер Тагоми, — периода Токугавы.

— Идет весенний дождь, и на крыше мокнет маленький детский мячик, — перевел Котомики.

Глава 4

Наблюдая за тем, как его бывший хозяин вперевалку проковылял по коридору в основное производственное помещение «Уиндем–Матсон Корпорейшн», Френк Фринк подумал, что самым странным в Уиндем–Матсоне является то, что он совсем не похож на человека, владеющего фабрикой.

Он больше напоминал бездельника — завсегдатая злачных мест, пропойцу, которого отмыли в бане, дали новую одежду, побрили, постригли, напичкали витаминами и послали в мир с пятью долларами, чтобы он начал новую жизнь. У старика была болезненно настороженная, заискивающая, нервная, вызывающая сочувствие, манера держаться, как если бы он в каждом видел своего скрытого врага, ждал подвоха. Казалось, что он вынужден перед всеми вилять хвостом и всех ублажать. Эта его манера как бы говорила, все собираются меня облапошить.