Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)

— Вы могли бы отвезти меня куда–нибудь?

Острые, жгучие глаза продолжали изучать ее, и она забеспокоилась, хотя и чувствовала себя словно прикованной к своему месту.

— В этот мотель или куда–нибудь, где я смог бы переночевать. Ну как?

— Ладно, — согласилась Юлиана. — У меня есть автомобиль, старый «студебеккер».

Повар взглянул на нее, затем на молодого водителя грузовика и поставил тарелку перед ней на стойку.

***

Громкоговоритель в конце прохода объявил:

— Ахтунг, майне дамен унд хэррен!

Мистер Бейнес приподнялся в кресле и открыл глаза. Через иллюминатор справа он различил далеко внизу коричневый и зеленый цвет суши, а за ней голубой — Тихого океана. Он понял, что ракета начала спуск.

Сначала по–немецки, затем по–японски и только после этого по–английски из громкоговорителя последовало разъяснение, что курить или вставать со своего сиденья запрещается.

Спуск займет всего восемь минут.

Включились тормозные двигатели, так внезапно и с таким шумом неистово тряся корабль, что у большинства пассажиров перехватило дух. Мистер Бейнес улыбнулся пассажиру, сидевшему через проход рядом. Молодой человек с коротко подстриженными волосами улыбнулся в ответ.

— Зи фюрхтен дас… — начал он.

Мистер Бейнес тотчас же сказал по–английски:

— Простите меня, я не говорю по–немецки.

Молодой человек вопросительно взглянул на него и то же самое повторил по–английски.

— Вы не знаете немецкого? — удивился молодой человек, говоря по–английски с сильным акцентом.

— Я — швед, — сказал Бейнес.

— Вы сели в Темиельхофе.

— Да, я был в Германии по делу. Мой бизнес заставляет меня бывать во многих странах.

Было совершенно очевидно, что этот молодой немец никак не мог поверить тому, что кто–то в современном мире, тем более тот, кто занимается международными сделками и позволяет себе летать на новейших ракетах Люфтгапзы, не может или не хочет говорить по–немецки. Он спросил Бейнеса:

— В какой отрасли вы работаете, майи херр?

— Пластмассы, полиэстеры, резина, полуфабрикаты для промышленного использования. Понимаете? Не для товаров широкого потребления.

— Швеция производит пластмассы?

В голосе немца звучало недоверие.

— Да, и очень хорошие. Если вы соблаговолите назвать свое имя, я отправлю вам по почте рекламные проспекты фирмы.

Мистер Бейнес вынул авторучку и записную книжку.

— Не беспокойтесь, это будет пустой тратой времени. Я художник, а не коммерсант. Возможно, вы видели мои работы. На континенте. Алекс Лотце.

— К сожалению, я почти незнаком с современным искусством. Мне нравятся старые довоенные абстракционисты. Я люблю картины, в которых есть какой–то смысл, а не просто изображения чужих идеалов.

Мистер Бейнес отвернулся.

— Но ведь задача искусства — возвышать духовное начало в человеке над чувственным! — воскликнул Лотце. — Ваше абстрактное искусство представляло период духовного декадентства или духовного хаоса, обусловленного распадом общества, старой плутократии. Еврейские и европейские миллионеры, этот международный союз поддерживал декадентское искусство. Те времена прошли, искусство же должно развиваться, оно не может стоять на месте.

Бейнес вежливо кивнул, глядя в иллюминатор.

— Вы бывали в Тихоокеании прежде? — поинтересовался Лотце.

— Неоднократно.

— А я нет. В Сан–Франциско выставка моих работ, устроенная ведомством доктора Геббельса при содействии японских властей. Культурный обмен на основе взаимопонимания и доброжелательства. Мы должны смягчить напряженность между Востоком и Западом. Не так ли? У нас должно быть больше общения, и искусство может помочь в этом.

Бейнес кивнул.

Далеко внизу сверкнуло огненное кольцо: город Сан–Франциско и залив.

— А где можно хорошо поесть в Сан–Франциско? — снова заговорил Лотце. — На мое имя заказан номер в «Палас–отеле», но, насколько я понимаю, хорошую еду можно найти и в таком международном районе, как Чайнтаун.

— Да, верно, — подтвердил Бейнес.

— А цены в Сан–Франциско высокие? На этот раз у меня совсем немного денег. Министерство очень бережливо. — Лотце рассмеялся.

— Все зависит от того, по какому курсу вам удастся обменять деньги. Я полагаю, у вас чеки Рейхсбанка. В таком случае я предлагаю вам поменять их в Банке Токио на Самсон–стрит.

— Данке шен, — поблагодарил Лотце — Но я бы скорее всего поменял их прямо в гостинице.

Ракета стремительно приближалась к земле Уже стали видны взлетное поле, ангары, автострада, ведущая в город, дома.

Сверху открывался красивый вид: горы, и вода, и клочья тумана, проплывавшие над «Золотыми Воротами».

— А что это за огромное сооружение? — поинтересовался Лотце. — Оно только наполовину закончено, одна сторона совершенно открыта. Космопорт? Я думал, что у японцев нет космических кораблей.

— Это бейсбольный стадион «Золотой мак», — ответил Бейнес с улыбкой.

Лотце рассмеялся.

— Действительно, ведь они обожают бейсбол! Невероятно. Затеять строительство какого гигантского сооружения для совершенно пустого занятия, ради праздной и бессмысленной траты времени на спорт.

Бейнес прервал его.

— Строительство уже закончено. Стадион открыт с одной стороны. Новый стиль. Они очень гордятся им.

— У него такой вид, — произнес Лотце, — будто его проектировал еврей.

Бейнес пристально посмотрел на него. На мгновение ему показалось, что в этой немецкой голове произошел явный психический сдвиг.

Неужели Лотце и вправду придавал значение сказанному, или это просто ничего не значащая фраза?

Ракета приземлилась.

— Надеюсь, мы еще встретимся в Сан–Франциско? — улыбнулся Лотце — Мне будет очень не хватать соотечественника, с которым можно было бы поговорить по душам.

— Я вам совсем не соотечественник, — возразил Бейнес.

— О да, конечно. Но в расовом отношении мы очень близки. Да и во всех других отношениях.

Лотце заерзал в кресле, готовясь к тому, чтобы отстегнуться.

«Неужели меня что–то роднит с этим человеком? — недоумевал Бейнес. — Что нас сближает? Может, и у меня психический сдвиг?

Мы живем в умственно неполноценном мире, у власти — безумцы. Как давно мы столкнулись с этим, осознали это? Сколько среди нас это понимают? Разумеется, Лотце не входит в это число. Но, пожалуй, если понимаешь, что ты сумасшедший, значит, ты еще не до конца сошел с ума. Наконец–то в нас просыпается рассудок. К сожалению, пока еще совсем немногие осознают горькую истину. А массы? Что думают они? Кажется, что они живут в психически здоровом обществе? Или у них все–таки бывают проблески сознания, смутные догадки?