Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

«Пель–Мель» был большой универсальный магазин, недавно открытый американцами. Я слышал о нем. Возле него постоянно вертелись какие–то люди, совершались какие–то подозрительные дела. Это было нечто вроде черной биржи или места, где встречались деловые люди с уголовным прошлым и с таким же будущим, а также «фоколи», то есть молодые, богатые бездельники и развратники, завязывавшие здесь знакомство с проститутками и веселыми тегеранскими вдовами. «Сборное место шпиков и прохвостов», — как образно выразился о нем генерал.

— Мне очень жаль, но в таком случае я возвращаюсь домой. У меня есть незаконченное дело.

— Хорошо, заканчивайте дела и возвращайтесь к нам.

Зося проводила нас до лестницы. Внизу уже суетился любезный до приторности швейцар. В приветливой улыбке Зоси, в ее движениях было что–то механическое. Чувствовалось, что она еле сдерживается. За все это время она только раз взглянула на меня, и такая ненависть сверкнула в ее взгляде, что я подумал: «Не ошибся ли?» Я снова посмотрел на нее, но лицо девушки было напряженно–спокойно. Странная девушка. Я чуть задержался на лестнице, пропуская вперед дам. Шедшая за мной Зося вдруг быстро сунула мне в руку сложенную вчетверо бумажку. Я зажал ее в кулаке и только на улице опустил в карман.

Автомобиль с дамами поехал направо, а я, оставшись один и отойдя довольно далеко от дома мистрис Барк, достал записку Зоси.

Неровным, торопливым почерком было нацарапано несколько слов: «Завтра, в половине 12–го, в парке Зилли–Эс–Салтанэ, в левой аллее возле малого фонтана».

Написано было по–английски, без единой помарки. Я дважды перечел записку и, подозвав «дрожке», поехал домой.

Первым, кто встретил меня, был генерал. Он стоял у письменного стола и, указывая на запрятанный микрофон, громко сказал:

— Наконец–то! Знаете, что натворил ваш обожаемый Сеоев? — Он сделал паузу: — Избил до полусмерти какого–то фокусника или акробата… Хорошо не знаю, словом, набезобразил… Сейчас мне звонили из полицейского участка, он находится там. Я просил как–нибудь замять это глупое, скандальное дело, а сержанта направить ко мне.

— Какого фокусника? — переводя дыхание, спросил я.

— Черт его знает! Какого–то Ко или Го… Жу… цина, — предостерегающе размахивая пальцем, безразличным голосом сказал генерал.

— Го Жу–цина? Вот здорово! Это того самого, к которому мы сегодня должны были ехать. Теперь я понимаю, почему он так внезапно отменил свой сеанс! — сказал я смеясь.

— Что тут смешного? — сердито оборвал меня генерал, кивая в сторону микрофона. — Это безобразие ложится пятном на нас. Я вас прошу, Александр Петрович, — холодно продолжал он, — разберитесь немедленно в этом деле и накажите Сеоева…

— А если он не виноват?

— Что значит не виноват? Что бы там ни было, глупая ссора или пьяная драка, я не знаю, что там произошло, но такое безобразие безнаказанным оставлять нельзя. Если надо, то откомандируйте его обратно в часть, а взамен потребуйте более дисциплинированного солдата.

— Слушаю–с, товарищ генерал, — деревянным голосом сказал я.

— А теперь, — переходя на прежний тон и лукаво подмигивая мне, продолжал генерал, — не завидую я этому фокуснику, которого отделал наш медведь.

— Боюсь, что после лап этого великана бедняга Го Жу–цин не скоро начнет свои сеансы, — сказал я.

— Я вас понимаю, но ничего… Вы сможете и под другим предлогом повидаться с вашей журналисткой. Ведь признайтесь, что вас огорчила не затрещина, полученная фокусником, а неудачное свидание с мистрис Барк? Кстати, видели вы Генриэтту Янковецкую?

— Видел. Очень приятная дама. Но этот окаянный сержант со своей затрещиной помешал нашей дальнейшей беседе. Сеанс у Го Жу–цина не состоялся, а поехать в «Пель–Мель», куда меня приглашали, я не захотел.

— И хорошо сделали. Подальше от таких подозрительных мест. А теперь позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону в полицейский участок, вызовите раис–назмие — капитана полиции Боруги и попросите его прислать к вам Сеоева… Ну, и, конечно, помня о местных традициях и нравах, намекните ему о хорошем «бакшише».

— Сейчас сделаю, — сказал я и, записав номер телефона, позвонил в полицейский участок.

Спустя сорок минут Сеоев в сопровождении добродушного ажана входил ко мне. Ажан сдал задержанного сержанта и очень довольный «бакшишем» отправился назад, позванивая серебряными риалами, полученными от меня. Великан–сержант, вытянувшись во фронт, стоял у стола, ожидая моих расспросов. Но я молча и выразительно показал ему на микрофон и затем в сторону сада. Сержант понимающе закивал и, осторожно ступая на носки, вышел в сад. Я оглядел его широченные плечи и огромные, величиной с хороший кочан, кулаки и невольно улыбнулся.

Заперев кабинет, я прошел в сад.

— Товарищ полковник, разве вы не получили через дежурного мою записку? — спросил Сеоев, поджидавший меня возле фонтана.

— Получил, но очень поздно и, откровенно говоря, не понял, куда вы отправились, — ответил я, подходя к азиатской половине дома Таги–Заде.

Завидя нас, генерал, отложив в сторону бумаги, сухо сказал:

— Доложите, сержант, что произошло у вас с фокусником Го Жу–цином и почему вас задержала полиция?

Так как рассказ сержанта длился очень долго и ему было задано много вопросов, не имеющих прямого отношения к Го Жу–цину, я расскажу о том, что произошло за эти дни с нашим симпатичным, но неудачливым героем.

За день до описываемых событий Сеоев, выйдя на улицу, встретил возле киоска с водами старого знакомого шофера Али, некогда работавшего вместе с ним в «Ирантрансе». Приятели выпили пива и дошли до гостиницы «Отель де Пари», возле которой находился гараж, где работал Али.

— Как идет жизнь, много ли зарабатываешь? — спросил сержант, глядя на поношенную одежду приятеля.

— У нашего хозяина много не заработаешь. Из всех тегеранских собак это самая скупая и бессовестная, — сплевывая на землю, сказал шофер. — С радостью ушел бы, да некуда. Все хорошие места заняты, а то разве я стал бы работать у Таги–Заде…

Сеоев насторожился. Фамилия владельца гаража была знакома ему. Ведь это был хозяин того дома, в котором жил он и его начальство.

— А что, жаден? — спросил он.

Али огляделся по сторонам и тихо сказал:

— Подавится он когда–нибудь крохами, которые ворует у нас! За малейшую провинность — штраф, за опоздание — потеря места, сколько бы ни привез выручки, хоть целый мешок риалов, — ни одного шая не получишь в награду от этого скряги… А к тому же… — Тут он совсем шепотом сказал: — Вся полиция у него в руках.