Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Вот что значит не сделать предварительно истихаре, — говорит иранец в европейском костюме, оглядываясь по сторонам.

— Да буду я вашей жертвой, — кивая в его сторону, говорит второй, — и я, пусть не зачтется мне это в грех, не сотворил истихаре.

Истихаре — это нечто вроде гадания на четках или на коране с одновременным бормотанием молитв.

— Вот, говорите потом, что предсказания «тагвима» (календаря) чушь, — продолжает первый, — ведь в них прямо сказано, что четверг для путешественника плохой день.

— Истинная правда! — соглашается с ним молодой человек, отправляющийся к лурам.

Офицер смеется.

— Вы не верите в истихаре? — удивленно спрашивает юноша.

— Конечно, нет! Все это басни мулл и старых баб, — говорит офицер. — Эти предрассудки тянут назад нашу страну.

Оба иранца молча кивают, но по их лицам видно, что они не согласны с майором.

— Календарь и астрология помогают людям, — говорит один из них. — Вот вы, ага, человек военный, разве станете отрицать влияние планеты Бехрам (Марса) на судьбы войн? Разве вы не верите в то, что Бехрам — планета нехс (скверная)?

— Конечно, стану! Какое влияние может иметь четверг на поломку самолета или небесное светило на войну в Европе? Это чушь!..

— Не говорите, — качает головой юноша. — Всем известно, что Бехрам — это планета кровопролития и войн…

Спор разгорается.

И только повторное появление начальника полиции прерывает ученый диспут между сторонниками истихаре и майором, человеком, по–видимому, новой формации.

Раис–назмие, как и полагается человеку власть имущему, ярый патриот и поборник реформ. Он неумеренно громко расхваливает все мероприятия центральной власти, ругает свергнутого Реза–Шаха, расточая льстивые хвалы «прозорливой мудрости союза великих стран Америки, России и Англии». При этом он старательно глядит на офицера, лениво кивающего ему в ответ.

— Глаза наши просветлели, валлахи–билляхи, как только прогнали этого людоеда Реза. Чем мы были при нем? Меньше, чем пыль. Пхе! Что я говорю, ниже, чем грязь, да будет дух наш вашей жертвой… Туркменские каджары, поработители иранского народа, за сотни лет меньше выпили нашей крови, чем этот деспот, но вот пришло время — и народ, подобно древнему кузнецу Кавэ, изгнал тирана Зохака… На его месте воцарился новый, да будет над ним благословение аллаха, молодой и мудрый Мохаммед Реза–Шах, — неожиданно заканчивает раис–назмие, с елейно–ханжеским видом поднимая глаза на большой портрет молодого шаха на стене.

— М–да! Что и говорить, теперь другие времена, — тянет юноша–купец, — торговля хорошо развивается. Мировая война помогает нам. Торговать начал мой отец двадцать пять лет назад, но дело шло неважно. И вдруг в один день все пошло на лад… тогда, когда был отдан приказ всем чиновникам, купцам и интеллигенции надеть шляпы. В четыре часа триста штук фетровых шляп у отца раскупили.

Офицер смеется.

— Тамаша! [10] — говорит он. — Я помню этот сумасшедший день. Срок замены головных уборов на шляпы кончался десятого мая, кто не успел купить таковой, того, если встречали в куляхе на голове, полиция на улице штрафовала на двадцать туманов в пользу казны… Что было–о! Все шляпы наши модники раскупили, у иностранцев старые выпрашивали. Ха–ха–ха!

10

Комедия.

— Только крестьянам да ремесленникам разрешено было ходить в своих тюбетейках да бараньих шапках.

— А кулях–пехлеви? — спрашивает Сеоев ухмыляясь. Как видно, сержант сам хорошо знает об этом «сумасшедшем» дне.

— А «пехлеви» стал головным убором армии.

— А как же муллы, сеиды? — спрашиваю я.

Офицер пренебрежительно машет рукой.

— Этой публике досталось больше всех. Теперь чалмы носят только те муллы, которые действительно несут духовную работу, имеют место при мечети или школе. Бездельники, ранее просто носившие белую чалму, разогнаны, также и сеиды. Община уже не кормит их, как раньше, только потому, что они бормочут арабские слова да называют себя потомками пророка.

— А как же Кум, Мешед?

— Э–э! Там другое дело! Эти города все еще продолжают жить по старинке, и центральная власть пока не трогает их…

— Святые города! — поглаживая бороду, говорит раис–назмие, и по его тону нельзя понять, хвалит он их или же смеется над ними.

— Муллы с их невежеством и темнотой очень мешают новому Ирану, к сожалению, народ еще верит этим обманщикам… — говорит офицер. Офицер, видимо, прогрессист, европейской ориентации.

— Вы не из партии «Тудэ» [11] ? — робко опрашивает юноша.

11

«Тудэ» — народная революционная партия иранских трудящихся.

— Я за народ, а партия «Тудэ» является другом нации, — гордо говорит офицер.

Казенные восторги раиса–назмие вдруг стихают.

— Не–ет. Иран не Россия… У нас народ любит духовенство, — неожиданно говорит он.

— Люби–и–т? — удивленно переспрашивает офицер. И другие собеседники, видимо, тоже очень удивлены этим внезапным выводом нашего хозяина.

— Нет! Ни народ, ни интеллигенция не любят мулл, — решительно говорит муж нашей хорошенькой спутницы.

— Купечество тоже, — присоединяется тощий юноша из Тегерана.

— А армия и подавно! — снова говорит офицер.

Раис–назмие вдруг соглашается со всеми.

— Это верно! Если бы этих педер–секов [12] уважал народ, разве ходило бы тогда о них столько смешных историй и анекдотов… Хотите, пока не принесли ужин, я расскажу вам один из них? — спрашивает он.

Все иранцы — любители хороших сказок и повествований, и, надо отдать им справедливость, они умеют слушать рассказчика не перебивая. Перебить рассказывающего что–либо человека считается большим невежеством.

12

Собачьих детей (персидское ругательство).

Сам поэт Саади говорит:

«Никто не признается в своем невежестве, кроме того, кто, слушая другого, перебивает его и сам начинает речь. Если мудрецу среди невоспитанных людей не удается сказать слова, не удивляйся, звук лютни не слышен среди грохота барабанов, а аромат амбры пропадает от вони чеснока».

У арабов, соседей иранцев, есть поговорка, похожая на слова Саади: «Соловей умолкает, когда начинают орать ослы».

Слушатели придвигаются ближе к хозяину, сидящему на ковре.

Раис–назмие нараспев, как делают на Востоке все опытные рассказчики, начинает. Он рассказывает довольно скабрезную историю о том, как молодая девушка ловко обманула муллу, имама и шейха, домогавшихся ее любви. Она свела их всех в темную баню, где они тщетно ожидали ее целую ночь, под утро устроили драку, предполагая друг в друге соперника, помешавшего девушке прийти в баню.

Повествование это, довольно глупое и сальное, вызывает дружный смех слушателей и более чем рискованные реплики, покрываемые дружным смехом.