Мэгги

— Мэг, скажи им, что лучшего места для отдыха не найти, — обернулась к ней Этель. — Приезжайте все, убедитесь сами.

— Я подтверждаю: лучше Матлока ничего нет, разве только Дрохеда и Химмельхох, — засмеялась Мэгги.

— Но это не считается, — весело возразил Боб Уолтер. — В Дрохеде мы не были, верим вам на слово, а Химмельхох, конечно, хорош… для жизни и для работы, но не для отдыха. Приезжайте, — обратился Боб к братьям Клири. — Отдыхайте на славу.

Братья заулыбались, переглядываясь. Им было даже странно представить, что они будут где-нибудь отдыхать, кроме Дрохеды. Они и отдыхать-то не умели как следует. От чего отдыхать-то? Своей работой они занимались с удовольствием и не чувствовали от нее никакой усталости. А если и уставали, так что же, ведь это приятная усталость.

— Лучше вы к нам приезжайте в Дрохеду, — пригласил Уолтеров Джимси.

— Приедем, только после вашего посещения Матлока, — отпарировал Боб Уолтер, и все засмеялись, украдкой поглядывая на Мэгги. Но, казалось, она уже забыла о своих несчастьях и сейчас веселилась вместе со всеми. Ей в самом деле уже не казался сегодняшний день таким уж ужасным. Если хорошенько разобраться, так она сама во всем и виновата, надо было давно уже оформить развод, Джастина права, и никакого рока в этом нет, есть только глупость. Дик тоже хорош, завтра она ему скажет об этом. Умный человек, а, не настоял, чтобы она все сделала, как надо. Хотя как можно было подумать, что Люк явится именно сегодня. Тридцать с липшим лет ни слуху, ни духу и надо же было, чтобы он именно сегодня появился в церкви. «Но спокойно, Мэг», — остановила она себя, зная, что тотчас же начнет думать о своем грехе и о Божьем наказании. — «Спокойно, тут нет никакой мистики. Просто у Люка кто-то остался в Данглоу, они и сообщили ему о нашей с Диком свадьбе. Вот и вся загадка».

После ужина мужчины вышли прогуляться, может быть, и Людвига встретят. Женщины остались в гостиной одни. Этель с Энн Мюллер ни о чем не спрашивали Мэгги, но по их выжидательным взглядам было видно, что они сгорали от нетерпения узнать, что же все-таки решила делать Мэгги и отчего она так спокойна и весела.

— Пойдемте спать, — предложила Мэгги, — сегодня у нас был напряженный день. Не сердитесь на меня, я все вам расскажу завтра.

Женщины разошлись по своим комнатам, одна Энн, как всегда, осталась у низенького столика с книгой в руках в ожидании Людвига. Вернувшись, мужчины и тоже пошли отдыхать. Людвиг, как Энн и предполагала, пришел поздно и, снимая сапоги, сказал, тяжело вздохнув:

— Придется искать нового управляющего.

— Почему? — Встрепенулась Энн, подозревая недоброе.

— Джоунс взял расчет, — мрачно ответил Людвиг.

Как же так, Людвиг. Надо было бы уговорить его остаться. Мне кажется, Мэгги уже не настроена так категорично, как днем. Думаю, что у них может все уладиться, — Энн чуть не плакала, с укоризной глядя на мужа, как будто он сам предложил расчет Джоунсу.

— Я пытался уговаривать его. Но он и слушать ничего не захотел. Даже не сказал, куда собирается поехать, — оправдывался Людвиг. — Я тоже так думаю, что ничего страшного не произошло. Люк О'Нил ничего не сможет сделать, если Мэгги захочет с ним развестись. У нее для этого есть все основания, они же с О'Нилом практически и не жили вместе. Думаю, что она сгоряча что-то наговорила Джоунсу, поэтому он и уезжает.

— Надо его остановить! — воскликнула Энн. — Людвиг, дорогой, пойди скажи ему, чтобы он не спешил. Мне кажется, я просто чувствую, что все может измениться. Людвиг, прошу тебя!

— К сожалению, это уже невозможно, — вздохнул Людвиг. — Когда он разыскал меня на ферме, в его машине уже были сложены вещи, и после разговора со мной он тут же уехал по дороге в Данглоу. Мы договорились, что я переведу ему деньги на его счет, хотя я и просил его задержаться. Джоунс рекомендовал вместо себя Пита. Говорит, что он хорошо знает хозяйство и справится не хуже его. Может быть, это и так, но Джоунса мне жаль. Он был стоящим парнем.

— Ох Людвиг! Чувствую я, для Мэгги это будет страшным ударом. Что же нам делать? — Энн никак не могла успокоиться и даже заплакала от бессилия. Людвиг с виноватым видом подошел к жене и погладил ее по голове.

— Успокойся, Энн. Может быть, еще не все потеряно. Завтра я попрошу Пита съездить в Данглоу, он его там поищет. Можно и к сыну его съездить, уж к нему-то Джоунс, наверное, заедет и скажет, куда он отправляется. Вот видишь, его еще можно разыскать и вернуть. Успокойся, пойдем, накормишь меня.

Людвиг бережно приподнял свою жену из креста, подал ей костыли и, обняв за талию, повел ее на кухню.

— Только ты, пожалуйста, не откладывай, Людвиг. Прямо с утра и отправляй Пита, — говорила Энн мужу. — И скажи ему, чтобы он без Джоунса не возвращался.

— Хорошо-хорошо, милая. Я так и сделаю. Только ты не волнуйся, пожалуйста.

Дик Джоунс стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Река казалась холодной, деревья дрожали на ветру, а небо было таким серым, словно оно и не знало другого цвета. Мир стал беспощаден к нему, Дик разом утратил вкус к жизни. Чувство страшного одиночества, страшной отчужденности охватило его. Они с Мэгги были связаны — она и он — самой тесной связью, какой могут быть связаны два человека, но какими же они остались чужими! Как мало знала она его и как мало знал ее он! Остается жить одними воспоминаниями. Тогда он закричал. Заметался…

Подошел к зеркалу. Это было красивое большое овальное зеркало в роскошной резной позолоченной раме. Он посмотрел на свое изображение в зеркале: щеки ввалились, волосы спутаны, враз почерневшие глаза глубоко засели в своих впадинах. Это было лицо пойманного в капкан зверя.

Он сел в кресло, отвернувшись от зеркала, и закрыл глаза. Так он тупо просидел час, показавшийся ему вечностью. Он не чувствовал ни грусти, ни сожаления. В памяти всплывали лица. Лица и годы. И наконец — это последнее, такое близкое и теперь уже такое далекое лицо. «Я потерял ее, —подумал Дик. — Потерял навсегда, безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она еще может опомниться и вернуться».

Дик посмотрел в окно. Поблескивающая река, мельница и плоский контур равнины, над которой вздымался небосвод, подобный внутренней стороне гигантской раковины, где в нежном молочном перламутре мерцала жемчужина луны.

Он открыл окно, вдохнул сырой и теплый ветер. «Что со мной творится? —подумал он. — Почему я стою здесь и ловлю руками воздух, словно этот воздух — прядь ее волос? Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение».

Время перестало для него существовать. Он глядел в темноту… Что-то нарушилось. Магический круг разомкнулся, остались лишь сетования, а надежда разбита вдребезги. Его взгляд скользнул по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина, ее взгляд неподвижен. Дик схватил со стола фотографию Мэгги, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман. Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Когда время приблизилось к вечеру, он стал с безумным волнением ждать, придет ли Мэгги. Он твердил себе, что она наверняка придет, и сам этому не верил. Время шло. Она не появлялась. Бессмысленная жажда мести вспыхнула в нем. Ему хотелось душить, топтать, бить ее, волочить по полу, уничтожить… И в то же время все в нем было пусто. Раньше жизнь его была полна через край, ни о чем другом, кроме Мэгги, он не мог думать. Дни для него летели, как часы. Едва у него выдавалась минута, когда он хотел заняться чем-нибудь серьезным, как мысли его уносились прочь; проходило четверть часа, и он, очнувшись, чувствовал, как сердце его замирает, охваченное жадным стремлением, в голове стоит туман, и весь он поглощен только одним: «Любит ли она меня?»