Мегре колеблется
Шрифт:
Пришлось ждать минут десять - коммутатор отеля все время был занят.
– Алло! Говорят из парижской сыскной полиции... Барышня? Будьте добры соединить меня с доктором Парандоном... Да. Па-ран-дон... участник совещания.
Жанвье прикрыл трубку ладонью:
– Она сейчас узнает - доктор у себя или на коктейле... в салоне верхнего этажа.
– Алло! Доктор? Простите, передаю трубку комиссару Мегрэ. Тот неуверенно взял трубку - в последнюю минуту он понял, что не знает, о чем говорить с доктором.
– Извините за
– Да-да, я как раз собирался просмотреть в последний раз свой доклад...
– Так я и думал... Видите ли, последние два дня я провел много времени с вашим братом...
– Как же это вы с ним встретились?
Живой, приятный голос, гораздо более молодой, чем предполагал Мегрэ.
– Это довольно сложная история, и потому-то я и позволил себе вызвать вас.
– С братом что-нибудь случилось?
– Ничего такого по нашей части.
– Он здоров?
– А что вы думаете о его здоровье?
– С виду брат кажется существом довольно слабым, даже хрупким, а на самом деле он полон сил. Я, например, не смог бы выдержать той огромной работы, которую он проворачивает иногда за несколько дней.
Нужно было все же перейти к сути дела.
– Постараюсь как можно короче сообщить вам о сложившейся ситуации. Вчера утром я получил анонимное письмо, извещающее о возможно готовящемся преступлении.
– Уж не у Эмиля ли? Голос звучал насмешливо.
– Нет. Но рассказывать, как мы добрались до квартиры вашего брата, заняло бы слишком много времени. Как бы то ни было, я еще раньше получил послания, написанные в его доме, на его бумаге, от которой отрезали верхнюю часть с фамилией и адресом.
– Ну, наверно, брат успокоил вас? Это проделки Гюса, не так ли?
– Насколько мне известно, ваш племянник не привык дурачиться.
– Это верно... и на Бэмби тем паче не похоже... Не знаю... Может быть, курьер Бол? Или горничная?
– В последнем письме, которое я получил, меня предупреждают, что преступление вот-вот совершится. Тон врача изменился:
– А вы сами, господин комиссар, верите этому?
– Да ведь я только вчера познакомился с этим домом...
– Что говорит Эмиль? Наверно, не придает значения.
– В том-то и дело, что он не так легко отнесся к письмам. У меня даже сложилось впечатление, что он поверил в грозящую опасность.
– Кому же она грозит?
– Может быть - ему...
– Да кому же придет в голову напасть на брата? И почему? Помимо своего конька - борьбы за пересмотр статьи шестьдесят четвертой, он самое безобидное и славное существо на свете.
– Да, он просто очаровал меня... Но вот вы сказали о его коньке... Как невропатолог вы не считаете, что это переходит в манию?
– В медицинском смысле слова - конечно, нет.
Тон стал суше - доктор понял, что подразумевал комиссар.
– Короче говоря, вы спрашивали, считаю ли я брата психически нормальным?
–
Ну, это слишком сильно сказано...– Вы установили наблюдение за домом?
– Да, там дежурит один инспектор.
– А не обращались ли к брату за последнее время какие-нибудь подозрительные клиенты?.. Не было ли у него дел, связанных с особо крупными капиталами? Не ущемил ли он чьих-либо интересов?
– Он мне не говорил про свои дела, но мне известно, что даже сегодня у него были на приеме два судовладельца - из Греции и Голландии.
– К нему приезжают даже из Японии... Ну что ж, будем надеяться, что все это - ерунда... У вас есть еще вопросы ко мне?
Комиссару приходилось тут же выдумывать вопросы, а там, в Ницце, невропатолог, наверно, любовался Английской набережной и синевой бухты Ангелов.
– Что вы можете сказать, доктор, о психической уравновешенности вашей невестки?
– Конечно, я не повторю это на суде, если попаду в свидетели - будь все женщины, как она, я остался бы холостяком!
– Я спросил о психической уравновешенности.
– Я прекрасно понял вас. Допустим, что она - человек крайностей, и добавим справедливости ради, что она же первая и страдает от этого.
– Могут быть у такой женщины навязчивые идеи?
– Вполне. При условии, что эти идеи основываются на реальных фактах и не противоречат действительности. Уверяю вас, что если она солжет вам, то сделает это так, что вы и не заметите.
– Можно сказать, что она истерична? Довольно долгое молчание.
– Пожалуй, я не решился бы, хотя и видел ее в состоянии, которое можно назвать истерическим... Видите ли, хотя у нее патологическая нервозность, ей каким-то чудом удается владеть собой.
– Вам известно, что у нее есть дома револьвер?
– Да, она как-то говорила об этом и даже показала мне крошечный пистолетик... Скорее игрушка...
– Такой игрушкой можно убить... По-вашему, не опасно оставить ей оружие?
– Поймите, господин комиссар, что уж если эта женщина задумает убить кого-нибудь - все равно убьет, любым способом.
– У мосье Парандона тоже имеется револьвер.
– Знаю.
– И про брата вы скажете то же самое?
– О, нет! Уверяю вас, и как врач и как человек, что брат никогда никого не убьет. Единственное, на что он может решиться в приступе отчаяния - покончить с собою.
Голос врача дрогнул.
– Вы очень привязаны к брату?
– Нас ведь только двое на свете.
Эта фраза поразила Мегрэ. Ведь еще жив их отец, и Жермен Парандон женат. И все-таки он сказал: "Нас только двое".
Словно у них нет никого из близких... Неужели доктор тоже несчастлив в браке?
Наверно, там, на юге, Жермен Парандон взглянул на часы и заторопился.
– Ну что ж, будем надеяться, что все обойдется. Всего хорошего, мосье Мегрэ!
– Всего доброго, мосье Парандон!