Мерцание золотых огней

– Готов. Где будем пить?

– Где вам удобнее. Я поехал, нужно как следует продумать торжественную речь к послезавтрашней презентации. Думал, Вадим Павлович поможет, да у него совсем плохо с головой. Придется самому рыться в бумагах, вспоминать даты, сроки, и много-много всяких цифр. Ты поухаживай за Вадимом Павловичем, налей ему по горячей... чайку. А то он в последнее время сильно мерзнет. Последствия травмы. Ну, пока.

Он говорил с таким откровенным намеком на дальнейшие собы тия в этой квартире, что любая другая девушка покраснела бы от стыда. Но не Надюша.

– Пока...

– улыбнулась она, игриво махая пальчиками.

"А Юля бы обиделась и убежала", - подумал Лаврентьев.

– Вадимчик, ну почему ты такой грустный?
– капризно сказала Надюша и неожиданно засмеялась.

Лаврентьев сидел на диване, разглядывая серебряную ложку в руке. Чашка с остывшим чаем стояла на журнальном столике. Отк ровенное желание девушки поскорее забраться в постель раздража ло его. Она была похожа на красивую искусственную розу. А ведь у него была настоящая, живая. Юля тоже хотела забраться к нему в постель, но все получилось так, что у него и мысли не было заподозрить её в излишней уступчивости...

– Знаешь, почему я засмеялась?

– Почему?

– Вспомнила, что в таких случаях обычно говорят женщины, - она села рядом, картинно закатила глаза и низким, грудным голо сом сказала. Дорогой, послушай, как у меня бьется сердце...
– и приложила его ладонь к своей левой груди.

У неё были маленькие, упругие грудки. Их приятно было тро гать, гладить, целовать. Но это же - аванс, который потом нужно отрабатывать, весь вечер слушать её глупое щебетание. Прогнать женщину сразу после любовных утех он не мог. Но и терпеть её разговоры сегодня - тоже.

– Я пошутила, дело совсем-совсем в другом, - обычным своим голосом сказала Надюша.
– Я просто хочу, чтобы ты потрогал меня там. И... везде. Хочешь?

Лаврентьев убрал ладонь с её груди, пожал плечами.

– Не знаю, Надюша. В последнее время я утратил чувстви тельность. Наверное - последствия черепно-мозговой травмы.

– Я тебя растормошу, Вадимчик...

Надюша встала с дивана, поставила в музыкальный центр ла зерный диск и начала медленно раздеваться под нестареющую мело дию песни с красивым названием "Дом восходящего солнца".

Вадим, склонив набок голову, молча смотрел, как она, гра циозно изгибаясь, сбрасывает с себя одежду: просторную вязаную кофту, короткую юбку... Белое кружевное белье казалось ослепи тельным на фоне черного пояса, поддерживающего черные чулки. Не колготки была на ней, а чулки! Длинноногая обольстительница выглядела очень привлекательно. Она все продумала, чтобы до биться своего, даже чулки надела, хотя прежде всегда носила колготки. Значит, теперь он, по её разумению, никуда не денет ся. И все будет так, как она спланировала! Эта догадка ещё больше разозлила Лаврентьева.

А Надюша уже избавилась от лифчика и пояса, повернувшись задом, нагнулась, сняла чулки. Выпрямилась и, с игривой улыбкой поглядывая из-под опущенных ресниц, приспустила трусики. Еще больше наклонилась вперед, не сомневаясь, что Вадим через мгно вение окажется сзади. Разве может мужчина спокойно смотреть на такое?!

– Зачем ты это делаешь, Надя?
– спросил Лаврентьев.

Так резко, так неприязненно прозвучал этот вопрос, что де вушка вздрогнула, выпрямила спину и с нескрываемым изумлением посмотрела на того, для кого старалась.

– Чтобы помочь тебе... растормошить...

– А кто сказал, что мне это нужно?

Надюша растерялась. Ей никогда не приходилось объяснять подобные вещи. Все знают, что это жутко нравится мужчинам, нуж но им... Всегда нужно. Она подошла к Вадиму, едва не касаясь гладко выбритым лобком его носа. Хотелось обнять его, прижаться к нему, сказать что-то хорошее-хорошее... Но жесткий взгляд от талкивал её.

– Ты не хочешь, да? Не хочешь?..
– повторяла она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

"Как собачонка...
– подумал Вадим.
– Притащила из мусора грязную палку, положила у ног хозяина и не понимает, почему её не хвалят за это."

– А ты хочешь делать то, что сейчас делала?
– спросил он.
– Это доставляет тебе удовольствие?

– Да... если тебе нравится. Но когда ты сидишь на диване и разговариваешь, и смотришь так сердито, я... нет, не нравится.

– Выходит, я обязан был встать и что-то начать делать. Ты не сомневалась в этом, правда?

– Что с тобою, Вадим?

– А потом я должен был отнести тебя в спальню, и сделать то, ради чего ты и пришла сюда, верно?

– Пожалуйста, не надо, Вадим, - умоляюще сказала Надюша. Она вдруг вспомнила, что стоит перед ним голая, испуганно прик рылась ладошками.

– А потом это должно мне понравиться, - безжалостно продол жал Вадим, делая ударение на слове "должно", - я должен хотеть ещё и еще, а потом ты поставишь условия, на которых я смогу по лучить то, к чему успел привыкнуть.

Надюша стала торопливо одеваться. В глазах её блеснули слезы.

– Я просто хотела... хотела сделать тебе приятное, - испу ганно бормотала она.
– Без всяких условий. Ты такой грустный, перевязанный... я просто хотела растормошить...

– Просто ничего не делается, Надя, - жестко сказал Лав рентьев.
– И ты это прекрасно знаешь. За твоей простотой стоит холодный расчет.

– Нет, Вадим, не говори так!..
– дрожащими пальцами она застегивала "молнию" на юбке и одновременно смахивала слезы со щек.

– Почему? Прежде чем делать человеку приятное, нужно хотя бы поинтересоваться, а нужно ли ему это? Может, он хочет побыть один? Стихи почитать! Но ты не обо мне думала, когда раздева лась, о себе. О своих далекоидущих планах.

– Если тебе это не нужно, то и пожалуйста!
– сквозь слезы крикнула Надюша.
– Не смей больше прикасаться ко мне!

– А вот и условия. Не будешь слушать маму, не получишь конфетку. А мама велит съедать весь суп даже тогда, когда со вершенно нет аппетита... Перестань обижаться, Надя. Почему бы нам ни поговорить на эту тему спокойно?

– Потому что... потому что об этом не разговаривают!

– Не разговаривают о тайных планах, которые пытаются вы дать за благие деяния. Обо всем другом - почему бы и нет?