Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Когда Наташа узнала, что Мэрилин возвратилась в Лос-Анджелес, она отчаянно захотела увидеться с ней. Она поехала на студию и убедила служащего пресс-центра, что потеряла бумажку с новым телефонным номером Мэрилин, — и получила то, что ей так было нужно. Затем она много раз звонила в новый дом Мэрилин в Вествуде. По сути дела, то, чем она занималась, вполне могло быть квалифицировано как «преследование». Однако Мэрилин приняла твердое решение — она не хотела общаться с Наташей Лайтесс. В прошлом она очень хорошо играла и без Наташи и даже сумела заставить «Фокс» сделать то, чего, возможно, Наташа никогда не делала: отнестись к ней серьезно как к актрисе.

«Я думаю, что Мэрилин, в некотором смысле, чувствовала, что Наташа была в значительной степени ответственна за ее более ранние, глупые роли, — однажды заметил Руперт Аллан. — Наташа хотела, чтобы Мэрилин была жеманной куклой, а Мэрилин уже устала от этого образа».

Но в защиту Наташи следует сказать, что потомки считают эти роли почти совершенными, и именно руководство Наташи сделало их настолько невинными и искренними. Можно сказать, что она взяла уязвимую, чувствительную сущность Мэрилин и увеличила ее почти до карикатуры, и мы, зрители, считаем эти ее роли удивительно привлекательными. Например, появление Мэрилин до встречи с Наташей в «Хористках» можно было бы счесть провокационным, но ничуть не наивным. Даже когда она пела песню «Каждому ребенку нужен па-па-папа», в ее игре видна манящая зрелость. Сравните эту роль с первым фильмом, над которым с ней работала Наташа, — «Асфальтовые джунгли». В нем персонаж Мэрилин кажется наивным и пресным. В нем еще нет точно отрежиссированного детского лепета, который проявился уже в фильмах «Джентльмены предпочитают блондинок» и «Зуд седьмого года», но ее игра показывает, что в «Асфальтовых джунглях» Наташа начала лепить из Мэрилин все более глупый, наивный, несерьезный образ. Даже после разрыва Мэрилин с Наташей режиссеры хотели видеть «ту Мэрилин», и она неохотно соглашалась, но ни одна из этих ролей не стала настолько отточенным образом глупой блондинки, который помогла ей создать Наташа.

Теперь, с расстояния в один год, с высоты созданной карьеры и зная мнение о влиянии на нее Наташи, Мэрилин полагала, что ее нью-йоркские коллеги были правы — в некотором смысле, Лайтесс, по-видимому, вылепила из Мэрилин собственную фантазию. Теперь Мэрилин решила отбросить это и полностью сменить образ. Она решила сделать все, чтобы изменить мнение Голливуда о себе.

Наташа продолжала искать способ повидаться с Мэрилин. Наконец, когда стало ясно, что она не отступится, Мэрилин попросила своего поверенного, Ирвинга Штайна, позвонить ей. Штайн недвусмысленно заявил Лайтесс, что она не должна ни при каких обстоятельствах звонить Мэрилин Монро или искать с ней встречи. В ответ, согласно запискам поверенного, Наташа сказала ему следующее:

«Моя единственная защита в этом мире — Мэрилин Монро. Я создала эту девушку. Я боролась за нее. Мне всегда было очень тяжело на съемках. И это ужасно, что, когда я звоню ей домой, она не может поговорить со мной. Я принадлежу ей, и она знает это. Я беспокоюсь о ее безопасности. У меня возникают материальные проблемы. Мне бы хотелось увидеть ее хотя бы в течение получаса, пусть даже в вашем присутствии».

Ответ был — нет.

«Она окружена людьми, которые не позволяют ей делать что-либо самостоятельно, — сказала Наташа, — и я сомневаюсь, что она знает о моем звонке. Они боятся потерять ее. Она никогда нигде не ходит одна. Они таскаются за ней, как приклеенные».

В очень интересном письме, адресованном своей бывшей ученице Элен Альберт, Наташа так говорит об этом: «Я в течение многих лет видела способность Мэрилин отсекать от себя людей. Я даже поощряла в ней это. Вообразите мою тревогу, когда я поняла, что сама стала одним из таких людей. Я понимаю, что это было неизбежно, но все же это причиняет мне боль, я не могу перенести этого».

Наташа предприняла последнее усилие. Она сказала, что умирает от рака. Когда адвокат Мэрилин передал ей это известие, казалось, Мэрилин это не тронуло. Однако позже она послала Наташе чек на тысячу долларов, по крайней мере, так утверждается в письме Лайтесс к Альберт. «Это очень щедро с ее стороны, но все же не заменит простого и учтивого телефонного звонка», — писала она. Действительно, получив эти деньги, Наташа, должно быть, поняла, что это прощальный подарок от Мэрилин, но все же она, возможно, также сочла это проявлением заботы. Так что 5 марта, несмотря на предупреждение поверенного о возможных «неприятностях» в случае продолжения преследования Мэрилин, Наташа неожиданно появилась в Беверли-Глен. Президент агентства МСА Лью Вассерман, представлявший Мэрилин, случайно оказался там — у него была назначена встреча с Милтоном Грином. Он отказался позволить Наташе войти в дом, сказав, что Мэрилин не хотела видеть ее и не имела никаких планов вставать на ее защиту в ее отношениях со студией.

«Вы не понимаете, я нужна Мэрилин», — сказала ему Наташа.

«Мэрилин Монро никто не нужен», — бросил Вассерман, захлопнув дверь у нее перед носом.

Огорченная, Наташа пошла к машине. Когда она повернулась, чтобы открыть дверцу, она заметила быстрое движение в окне на верхнем этаже дома. Там, отодвинув сбоку занавеску, стояла Мэрилин. Женщины долго и пристально смотрели друг на друга. Затем Мэрилин задернула шторы.

ЧАСТЬ 7. МЕДЛЕННОЕ УМИРАНИЕ

Невзгоды Артура Миллера

Основой отношений Артура Миллера и Мэрилин Монро было то, что Миллеру очень нравилось, как Мэрилин слушала его, как она впитывала каждое его слово. Один их общий друг сказал об этом лучше всего: «Она мастерски слушала и впитывала информацию, а он был мастером слова и передачи сведений. Он все время читал ей целые лекции, просто гипнотизировал ее. Она впитывала его слова как губка».

По мнению Мэрилин, Артур не мог сделать ничего плохого. Он был великолепен и интересен. Миллер стремился к социальным изменениям и был очень совестливым. Он с большой симпатией относился к ее амбициям — в отличие от ее последнего мужа. Однако, несмотря на все его достоинства, она отказывалась выходить за него замуж. На самом деле она не хотела, чтобы он разводился с женой. Она не хотела, чтобы он ради нее разрушал семью, поскольку не была уверена, что чувствует по отношению к нему то же, что и он к ней. Он мог ослеплять ее своим интеллектом, но она подспудно ощущала, что ему требуется от нее некоторая информация. Что она думает о литературе, о культуре [...] о мире? Она была сильной женщиной, более сильной, чем сама себе казалась. Однако она была так не уверена в себе, что никогда не думала о себе как об интеллектуальном человеке. Она всегда считала себя глупее, чем [...], любой, с кем она общалась в каждый конкретный момент. Она говорила друзьям, что, по ее мнению, она не сможет интеллектуально соответствовать Миллеру, и «не знаю, что он будет делать, когда поймет это. Я хорошая актриса, но не думаю, что настолько хорошая». Больше всего она опасалась, что однажды он проснется и поймет, что рядом с ним человек, который ничего не понимает в том, что для него очень важно.

Во время съемок «Автобусной остановки» она постоянно искала у него поддержки. Вскоре он стал для нее настолько необходимым, что она довела его до полного отчаяния поздними телефонными звонками. Казалось, она никогда не спит, сколько бы таблеток ни приняла, — похоже, у нее возникло привыкание к этим препаратам. Порой она запивала их шампанским, и тогда она не только не спала, но и пьянела. Ее телефонные звонки были довольно бессодержательными. «Я не могу сделать этого. Я не могу так работать, — прокричала она ему однажды по телефону, когда он спросил ее о том, как продвигаются съемки «Автобусной остановки». — Я отвратительная актриса. Я не могу изобразить какие-то чувства, если я по-настоящему их не испытываю. Все, что я знаю, было на самом деле. Я не могу сделать того, чего не пережила». Она говорила о своей роли в кино, но казалось, как будто она говорила о своей роли в его жизни.

По выходным у них проходили романтические встречи в отеле «Шато Мармон» в Голливуде. Затем, в течение нескольких последующих дней, она чувствовала себя очень несчастной. «Не знаю, что с ней происходит в эти дни, — писала ее сестра Бернис другому родственнику. — Она слишком много задумывается по поводу любой мелочи. Кажется, что она уже не хочет просто вскочить и начать жить, как всегда делала Норма Джин. Вместо того чтобы сделать ее храбрее, терапия сделала ее более робкой. Я определенно боюсь за нее».

Бернис, возможно, не была высокообразованной женщиной, но она хорошо знала свою сестру и точно определила ее основную проблему. «Вся эта терапия» определенно заставила Мэрилин продумывать и перепродумывать каждый свой шаг в реальной жизни и в кино. Она больше ничего не оставляла на откуп случаю. Каждое действие должно было стать организованным, все было поставлено на службу развития ее внутренней жизни. Это было бы прекрасно, но дело в том, что для этого ей постоянно приходилось воскрешать в памяти дурные воспоминания. В результате большую часть времени она была очень несчастна. Как ни странно, в то время у нее практически не было реальных причин страдать. Она стояла на вершине мира. Была успешна. У нее были деньги. У нее была интересная роль в фильме, который обещал стать настоящим хитом. Однако у нее был и новый врач на Западном побережье — и отсюда все остальные проблемы. Она постоянно размышляла о своем грустном детстве, своих тревожных отношениях с Глэдис, вынужденном браке с Джимом Догерти, о кошмаре с Джо ДиМаджио и любых других мучительных эпизодах прошлого. И как актриса, работающая над ролью в «Автобусной остановке», и просто как женщина, занимающаяся усовершенствованием своей жизни, она постоянно находилась во мраке и никак не могла выйти из него на свет. И теперь ей приходилось общаться с человеком, который значительно превосходил ее интеллектуально, и это было для нее мучительно. Куда бы она ни смотрела — в прошлое или в будущее, — картина везде казалась ей достаточно тревожной. Она стала своей болью, — и у нее не было никакой возможности избежать этого.

Мэрилин и Артур женятся

Интерес HUAC к Артуру Миллеру достиг пика 21 июня 1956 года, когда его вызвали в Вашингтон для дачи показаний по поводу его предполагаемой связи с некоторыми коммунистическими организациями. Комитет сделал все, что было в его силах, чтобы отыскать связь между Миллером и СССР, — они даже позвонили Дж. Эдгару Гуверу в надежде, что, возможно, что-то из собранного его ведомством досье можно будет использовать против него, — но напрасно. Поскольку Гувер не стал ничего придумывать, Миллер был чист. Однако он был вынужден появиться на слушании и подчинился этому требованию, чтобы покончить с этим. Он не называл имен — главным образом потому, что не знал их. Например, он подтвердил, что в 1940-х годах он посетил несколько встреч коммунистических писателей, но не назвал имена тех, с кем он там общался, рискуя навлечь на себя гнев суда.