Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Однако неделю спустя, 2 августа, все изменилось:

«Я решила, что чем раньше я смогу уехать отсюда, тем лучше. Я знаю, что я являюсь здесь предметом пересудов, и это совсем не из-за тебя, Мэрилин. Мне кажется, ко мне тоже проявляют огромный интерес. Возможно, когда я освобожусь отсюда, я расскажу тебе об этом, хотя я сомневаюсь, что тебя интересует хоть что-то, что имеет отношение ко мне, твоей единственной матери. Люблю тебя. Глэдис Бейкер Эли».

Неизвестно, отвечала ли Мэрилин, находясь в Англии, на письма, которые получала от Глэдис. Однако известно, что руководство санатория, где содержалась Глэдис, сообщило ей, что Глэдис начала писать письма Дж. Эдгару Гуверу в Министерство юстиции. Это сильно встревожило Мэрилин. Как только она узнала об этом, она позвонила Инес Мелсон и попросила ее проверить эту информацию. Естественно, Мэрилин не хотела, чтобы Глэдис дала Гуверу какую-либо информацию о ней. И, конечно, ей не понравился тот факт, что Гувер знал, где находится Глэдис и как с ней связаться. Вскоре Мелсон сообщила Мэрилин, что, когда она спросила Глэдис, что происходит, та ответила, что она послала литературу по христианской науке Гуверу и президенту Соединенных Штатов. Она заявила, что, согласно ее предположению, Мэрилин является другом этих двух правительственных чиновников и, значит, она может использовать имя Мэрилин, чтобы получить к ним доступ. Она спросила, почему каждый раз, когда она пытается пообщаться с людьми, ее дочь «первой хочет остановить меня». Она также потребовала, чтобы Мелсон передала Мэрилин ее требование перестать «срывать ее попытки общения с людьми, управляющими нашей страной». И это также сильно обеспокоило Мэрилин. Глэдис не понимала, что то, что она расскажет людям вроде Гувера, может быть использовано против ее дочери. Тогда Мэрилин отправила Мелсон указание, чтобы любое официальное письмо, посланное ее матерью любым правительственным должностным лицам, немедленно конфисковывалось руководством санатория и не было отослано по почте. Она написала, что «не хочет подвергать цензуре почту своей матери, но, по ее ощущениям, ей необходимо все внимательно отслеживать».

Тем временем, пока Мэрилин разбиралась с делами своей матери, продолжались предварительные переговоры относительно фильма. В этом деле был один необычный момент, который, если забежать вперед, окажется не столь уж удивительным. Ли Страсберг — новый гуру актерского мастерства Мэрилин — потребовал, чтобы его жена Паула — новая наставница Мэрилин — получала невероятные деньги за работу с Монро: 25000 долларов в неделю за десять недель работы, плюс расходы и двойную оплату за сверхурочное время. Это было больше, чем получало большинство актеров. В своей биографии Монро Дональд Спото привел корпоративный меморандум Ирвинга Штайна, адвоката Мэрилин, относительно этого требования. В нем сказано: Ли не требует, чтобы эти деньги непременно шли из кармана Мэрилин. Джо (Kapp, бухгалтер «Мэрилин Монро Продакшн») и Милтон осторожно сообщили о не слишком устойчивом финансовом положении фирмы, но Ли был непреклонен. Он продолжал подчеркивать эмоциональную слабость Мэрилин, а затем сказал, что он согласен на процент от фильма! Он также хотел, чтобы режиссером был не Мари, а Джордж Какор. Он заявил, что Паула выполняет обязанности не только преподавателя Мэрилин, поэтому ему не важно, что там получают другие преподаватели актерского мастерства. Он совершенно не согласен с заработками Паулы на съемках «Автобусной остановки».

Когда Мэрилин узнала об этом требовании, она решила, что часть денег должна идти из ее собственного заработка, потому что была сильно заинтересована в постоянном присутствии Паулы на съемках. Таким образом, как уже было раньше, Паула Страсберг будет играть самую важную роль в фильме после Мэрилин и Лоуренса Оливье! Можно сказать, что Мэрилин заменила одну Наташу Лайтесс другой, особенно если учесть чувства Артура Миллера к Пауле. Как некогда ДиМаджио, который ненавидел Наташу, Миллер говорил о Пауле: «Она была лживой, но очень успешно делала себя необходимой для людей вроде Мэрилин, чем и создала себе свою громкую репутацию». Он также сказал, что она была «ядовитой и праздной»1.

Кроме того, Артур Миллер был очень сильно встревожен, когда психиатр Мэрилин — доктор Хохенберг, обратиться к которой посоветовал Мэрилин Ли Страсберг, — проследила, чтобы Паула получила деньги, которые затребовал ее муж. Встает вопрос, сколько получила госпожа доктор? Кроме того, с каких это пор преподаватели актерского мастерства, вроде Ли Страсберга, позволяют себе решать, кто станет режиссером фильма, в котором играет один из его учеников? Возможно, Мэрилин Монро думала, что, образовав «Мэрилин Монро Продакшн», она сможет сама управлять ситуацией, но она по-прежнему продолжала подпадать под влияние более властных коллег.

Примечания

1. Сьюзен Страсберг сказала в защиту своей матери: «На съемках этого фильма моя мать не отходила от нее двадцать четыре часа в сутки, держала ее за руки и пыталась убедить ее не принимать столько таблеток... Из-за ее [Монро] ужасной неуверенности ее постоянно приходилось баловать и подстраховывать. В некотором смысле, мать жила ее жизнью. А потом ее же осуждали за непрофессиональное поведение Мэрилин».

Откровения Артура Миллера

В июле 1956 года, незадолго до начала съемок «Принца и хористки», случилось нечто, что изменило жизнь Мэрилин с Артуром Миллером. Она случайно увидела на столе в гостиной дневник и решила прочитать открытые страницы. Это стало для нее сильным потрясением. В нем Артур признавался, что долго решал, стоит ли ему жениться на ней. Она была иной, чем он ее себе представлял, — всего лишь ребенком, а не взрослой женщиной. Она не была такой интеллектуальной, как он надеялся, и он считал, что пожалел ее. Кроме того, он полагал, что его собственная карьера могла пострадать от связи с ней, и он не мог определить, как этого избежать. Он слышал, что Лоуренс Оливье считает ее испорченным ребенком, и не знал, как на это реагировать, поскольку в основном он был с ним согласен. Оливье работал на Мэрилин, поскольку фильм продюсировала именно ее компанией, но общение с ней не доставляло ему удовольствия, хотя тем не менее он старался проявлять максимальное терпение и такт. Самым мучительным для Мэрилин было то, что Миллер, казалось, был с ним согласен. Сбывались ее худшие опасения — что он «раскусит» ее, не будет считать ее настолько сильной и талантливой, какой она показалась ему поначалу, а теперь он знал о ней правду.

«Обнаружение этого дневника было для нее ужасным ударом, — скажет много лет спустя Сьюзен Страсберг. — Это сразу отбросило ее назад. Прочитав его, она совершенно потеряла веру в себя. Я не раз думала: зачем надо было оставлять дневник напоказ? Конечно, каждый имеет право на собственные мысли. Но обнародовать их? Когда я об этом узнала, это заставило меня задуматься».

В то время многие считали, что Миллер намеренно оставил дневник открытым, причем на таком месте, где его легко могла найти его жена. Как драматург, он, безусловно, знал силу написанного слова. Он, конечно, понимал, насколько его мысли, к тому же записанные, травмируют его жену. Кое-кто даже считал, что это был поступок труса — боясь развестись с ней, он вместо этого надеялся, что она сама бросит его. Это заставляет по-иному оценивать характер Миллера. В конце концов, он женился на Мэрилин, убедившись, что они с ней отлично подходят друг другу, и всего несколько недель спустя он решает, что она ему не подходит. В общем, это доказывает его незрелость и отсутствие твердых убеждений. В любом случае, можно быть уверенным в том, что он нарочно оставил дневник без присмотра. Зачем он так сделал — на этот вопрос мог бы ответить только он, но он никогда этого не сделал. Позднее Мэрилин рассказывала своей сестре Бернис, что их брак дал трещину именно в тот момент, когда она прочитала дневник. Она рассказала сестре, что Миллер в дневнике назвал ее «сучкой». Бернис была потрясена. Она не могла поверить, что Артур может быть таким жестоким. Однако Мэрилин объяснила это тем, что он согласен с Оливье в том, что она может быть сукой. В любом случае это не показалось Бернис более приемлемым вариантом — как и для Мэрилин. Мэрилин сказала ей, что ей бы хотелось спустить все на тормозах, но, к сожалению, она никогда не сможет этого сделать. Ей хотелось сказать Артуру, что это ему надо попытаться играть с капризным Оливье, а она будет сидеть в сторонке и пописывать об этом — но, оказывается, «у меня расшатаны нервы».

Каким бы ужасным ни было открытие Мэрилин, все же оно не заставило ее бросить Артура. «Она решила, что, что бы ни происходило, она останется женой этого человека, — сказал ее друг Руперт Аллан. — Не думаю, чтобы она осознавала шаткость ее замужества. Если бы что-то подобное случилось после ее первого брака, она бы немедленно развелась с мужем. Но я полагаю, что она хотела что-то доказать с помощью этого третьего союза. Я также думаю, что она решила: он [Миллер] никогда больше не получит меня целиком. Он получит только ту часть меня, которую я ему позволю, и теперь я буду осторожна с ним, и это будет его наказанием. Он будет теперь получать только малый процент от того, кто я есть, а остальную, уязвимую часть, он больше никогда не увидит».

Мэйбл Виттингтон вспоминала случай, который произошел приблизительно в то же время, когда Мэрилин нашла дневник Миллера. «Я знала об инциденте с дневником. Все в доме знали об этом, не знали только, что в нем было написано. Нам было известно, что госпожа Миллер видела, читала его и была очень, очень расстроена. На той же неделе я услышала громкий звук на кухне и пошла вниз, чтобы узнать, в чем дело. Госпожа Миллер сидела за кухонным столом перед чашкой чая и сильно плакала. Я просто заглянула на кухню, а затем долго стояла и смотрела на нее. Я тогда о многом передумала. Прежде всего, я была поражена, насколько она красива. На ней было розовое платье с перьями марабу на шее и рукавах. У нее были удивительно красивые, светлые волосы... Я решила не входить, чтобы не смущать ее. Затем я подумала — какая же она грустная. Она была в глубокой печали — это я запомнила сильнее всего. Печаль. Я отчетливо помню, что однажды из Нью-Йорка приехала ее психиатр. Я вошла в гостиную, и там сидела странная женщина и что-то читала. Я спросила кого-то, кто это, и мне ответили: «Это аналитик госпожи Миллер». Когда доктор приехала, ей действительно стало немного лучше.

Я могу также сказать, что, когда она только приехала, она была дружелюбнее, но со временем она стала более ранимой у раздражительной. Я редко видела на ее лице довольное, радостное выражение, она постоянно хмурилась и казалась погруженной в себя. Я также вспоминаю, что она почти каждый день опаздывала на съемку. Порой на несколько часов. Я знаю это потому, что господин Миллер все время страшно раздражался по этому поводу. Было много резких разговоров о том, что она опаздывает. Кроме того, она постоянно не ладила с Лоуренсом Оливье, и я должна сказать, что, с моей точки зрения, она его сильно не любила. Впрочем, так думали очень многие. Я также помню, что, по мнению г. Миллера, она не понимает Оливье и даже не пытается найти к нему подход. В общем, было много суматохи...»

Всего три недели в браке, и, как поняла Мэрилин, все было закончено. Как она могла теперь оставаться с этим мужчиной? Она должна была сосредоточить всю свою энергию на создании фильма и сделать все, что от нее зависит, чтобы сделать хороший фильм. Однако ей трудно было сосредоточиться на работе — ведь ее сердце было разбито. «Мне казалось, что все время шел дождь, — скажет она позднее о своем пребывании в Англии. — Возможно, дождь шел у меня в душе».

Затишье перед бурей

По возвращении в США после съемок «Принца и хористки» Мэрилин Монро и Артур Миллер сняли просторную квартиру на тринадцатом этаже в доме на Пятьдесят седьмой улице в Нью-Йорке. Они недавно купили большой сельский дом в Роксбури, штат Коннектикут, но его еще ремонтировали, так что они жили в городе и провели следующие несколько месяцев, пытаясь восстановить брак. В первую половину 1957 года в свободные минуты Мэрилин занималась домашним хозяйством, готовя пищу для мужа — каждое утро она готовила завтрак, затем ходила за продуктами. То, что она делала, отражало чувство, которое она выразила в то время в интервью: «Как будто у меня в этом мире есть реальная цель. Я не возражаю против этого. В последнее время мне кажется, что мне очень нравится эта простая жизнь». («Чудо», — подумал бы Джо ДиМаджио, читая эти откровения своей бывшей жены.) Нередко Миллеры уезжали в летний дом, который они арендовали на Лонг-Айленде, где Мэрилин каталась верхом или рисовала акварелью. Год 1957 оказался очень приятным и, возможно, наиболее спокойным годом в ее жизни. Однако она не забывала и о карьере. Она все еще училась у вездесущего Страсберга. У нее появился новый психиатр, Мэрианн Крис, рекомендованный ей Анной Фрейд, дочерью Зигмунда и основательницей детского психоанализа.