Мертвый мир - Живые люди

Это был чертовски умный старик, мудрый , умнейший из всех, кого я встречала. Его мышление было обычным, заурядным, но то, как он преподносил вещи, как видел их, заставляло что-то внутри меня умирать и возрождаться. Я перерождалась в какой-то степени после разговора с мистером Ману каждый раз.

– Я не имею права презирать Самира. – это все, что я смогла выдавить из себя, понимая, что душа уже захлебывается слезами. Первое мнение не бывает ошибочным, оно бывает неполным. Вот и Самира я узнала не сразу. Я не сразу поняла, как мы с ним похожи, как много нас связывает. Неуверенный, беззащитный, пугливый и заботливый парень превратился в человека, которому бы я не забоялась показать собственную слабость, открыться и довериться. Его бросали, его не признавали, он был жалок. Он страдал, но продолжал улыбаться, верить во что-то важное для него. Его призирали, считали другим и странным, но он не спешил терять свою индивидуальность, он смирился с тем, что люди бывают злыми.

Я проживала свои прошлые обиды каждый раз, стоило Самиру оказаться рядом. Теперь за спиной парня проходила я, с поникшей головой, с порезанными руками, отрезанными локонами курчавых волос. Образ моей прошлой жизни, ассоциирующийся со страхом и отчаянием, с вечной покорностью и страданиями, следовал позади парня, будто он нес тот же груз, что и я. Я могла лишь задыхаться теперь.

– Дарлин? – замечая, что я поднялась с пола, забывая об одобрении собственных фотографий старичком, позвала Ванда, чуть начиная переживать – Ты куда?

– Я скоро вернусь, не волнуйся. –ох, я снова чувствовала бурую эмоций и ненавидела свою эмоциональность. Казалось, я была готова и вовсе отказаться от чувств, но понимала, что после бы жалела, не хотелось мне становиться похожей на Блэр, которая доверяла лишь единицам и везде видела подвох. – Присмотрите за ней?

– Я уже взрослая! – услышав о моей просьбе, на которую мистер Ману лишь кивнул, а Самир отвернулся, возразила Ванда, подпрыгивая на месте. Ее тонкие ножки стояли уверенно. Хотя казалось, что они могут переломаться от недоедания.

– Конечно, извини, присмотришь за Самиром и его дедушкой? – глаза девочки почти засверкали, когда она услышала такие слова от меня, для нее это было важным, ведь я понимала и слушала ее, я помогала и всегда становилась на ее сторону, если Кори, мальчик примерно одного с ней возраста, затеивал спор.

Оставляя Ванду и мистера Ману с его внуком в коридоре, где было множество людей, молившихся, поникших, дрожащих от страха, я поплелась по коридорам, образованных комнатами-магазинами. Идя мимо жителей Холвудс, видя все те несчастья на их лицах, я чувствовала себя так, будто оказалась на войне, в каком-то лагере, больнице, куда привезли солдат. Хотя, все так и было – мы все были на войне сейчас, на затяжной войне против трупов. Здесь тоже на кону была твоя жизнь, товарищи погибали, страдания и боль окружали со всех сторон. Мы несли потери, враг нес потери. Но эта война была нечестной, потому что главнокомандующим стороны противника была Вселенная.

Идеей войны я заразилась от Леонарда, помешенного в прошлом, да и сейчас, на всем этом. Он действительно считал, что мертвецы – враги, мы – солдаты народа, от нас зависит жизнь человечества. И с философией Леонарда Гилсона было проще относиться к сложившейся ситуации. Бывший одноклассник говорил, что совсем скоро наши союзники пробьются через стену врага и помогут, ведь это их долг, как людей в первую очередь. И все ему верили, потому что, смотря на это спокойное лицо, в эти спокойные и безмятежные глаза, ты сам становишься спокойным, расслабляешься. А я видела в глазах Гилсона ту хладнокровность и ледяной расчет, от которого мурашки шли по коже, про который постоянно говорила Блэр, признавая, что уважает Леонарда. И Вильям тоже уважал его, многие уважали, если не все. Я была рада тому, что во всей этой кутерьме, что происходила в мире, я встретила Гилсона – с ним можно было выжить, он знал многое о таких вещах, знал то, что было необходимым. Вот и сейчас, говоря о союзниках, то есть людях со станции, Леонард создал какой-то план, чтобы помочь общине Блэр, по его словам, обязательно спешащей в Холвудс, отбиться от Ходячих.

Я прошла несколько поворотов, прошла множество людей, но из-за собственных мыслей и чувств заблудилась в том месте, которое знала наизусть. Я шла к лазарету, где Глори теперь часто меняла повязки на руке, где практически ночевал Джеймс, ища причину воскрешения мертвецов, будто с тем жалким оборудованием, что у нас было, он мог что-то сделать, но оказалась совершенно в противоположной стороне второго этажа.

Выдохнув, я спустилась по лестнице, что вела на первый этаж. Это было запрещено Вильямом, потому что могло разозлить Ходячих, дать им понять, что внутри здания есть люди, но после авантюры, на которую согласилась Блэр, я только и делала, что нарушала правила. Порой удавалось выйти сухой из воды, в другой же раз меня просто отчитывали, говоря, что это была плохая идея. Слова всегда были одними и теми же, как и выражение на лице Вильяма или кого-то другого.

Спустившись на первый этаж, я остановилась, задирая голову, будто думая, сколько мертвецы будут подниматься по лестнице вверх. Мне даже захотелось открыть двери, впуская их, чтобы узнать ответ, но я тут же отмахнулась от этого безумия, понимая, что на такую авантюру никогда не пойду.

Я чувствовала себя сейчас единственным жителем Холвудс, потому что было слишком тихо, а на первом этаже еще и совсем пусто. Казалось, никто ничего мне не скажет, не запретит. Я ходила какими-то зигзагами, проходя мимо оружейной, склада и других дверей, что вели в небольшие помещения. Я шаталась здесь, пока не решила подойти к окну.

Что-то внутри меня замерло, не позволяя двинуться. Будто кровь превратилась в лед, а дыхание перестало быть важной частью жизни человека. Я просто окаменела, словно под влиянием заклинания из детских сказок, которые вечерами читала Ванде. Я ничего не чувствовала, только животный ужас. Мертвец проходил там, за окном, неожиданно остановившись и шатаясь, будто весенний ветер заставлял его это делать. Ходячий остановился, пропуская себе подобных вперед,- они не отвлекались ни на что, стараясь найти еду -а этот бедняга с отсутствующей частью черепа, с обнажённым гнилым мозгом, словно что-то услышал.

Я замерла в тот момент, когда его голова начала поворачиваться в мою сторону. Я громко выдохнула, неосознанно собираясь вскрикнуть, когда пустые глаза, пугающие и переполненные самой сущностью смерти, уставились на меня. Я замерла и окаменевала еще сильнее, если это было возможным, казалось, что я превратилась в воздух, вернее, я хотела, чтобы так случилось, потому что чувство, будто Ходячий видит меня, не покидало, а лишь увеличивалось вместе с тем немым диалогом, что проходит межу мной и мертвецом. Когда труп дернулся в мою сторону за окном, я вскрикнула.

Но выкрик этот перехватила чья-то сильная рука, зажавшая рот. Кто-то неизвестный, кого я еще не могла узнать, потянул меня в сторону, стараясь увести от окна, тем временем мертвец совсем потерял интерес, видимо, функция зрения у него нарушилась, хотя в основном Ходячие видят.

Я начала дергаться и брыкаться, уже успев подумать, что мертвецы прорвались через несколько линий защиты у двери, придуманных Вильямом, когда осознала, что трупы не тянут тебя в сторону, а сразу откусывают кусок, не раздумывая над способом приготовления своей еды. Когда я запротестовала еще сильнее, то руки, прижимающие меня к чужому телу, перестали прилаживать хоть какие-то усилия, чтобы удержать.

Я почувствовала разочарование, когда, обернувшись, встретилась с Джеймсом. Нет, разочарование не из-за того, что мужчина был здесь, а из-за того, что он отпустил меня так просто. Я решила думать, что он сделал это, потому что я слишком сильно сопротивлялась. Я хотела было спросить Джеймса, что он здесь делает, но стоило мне раскрыть рот, собираясь произнести звук, как мужчина приложил палец к своим губам, тут же смотря в сторону окна, где тянулась линия из мертвецов.

Не дожидаясь чего-либо, он взял меня за руку, широкими шагами направляясь в сторону лестницы. Я без слов следовала за ним, стараясь поспеть за его темпом, но то и дело спотыкалась, чувствуя обиду из-за такого пренебрежения. Уже когда мы поднимались по широкой лестнице, когда до второго этажа оставалась ровно половина тех ступеней, я резко дернула руку, заставляя Джеймса обернуться. Полные удивления глаза уставились на меня, спрашивая, что случилось.