Мертвый мир - Живые люди

Когда я в очередной раз закрыла глаза, надувая щеки, пытаясь вызвать хоть какие-то изменения в месте, где оказалась – подобно маленькому любопытному ребенку-, время, несуществующее здесь, ускорилось, доводя до тошноты. Мое тело – хотя я не была уверена, что это было телом вообще, потому что походило на простую голограмму без кожи или чего-то еще-, пронеслось на мили дальше в неизвестном направлении, если они вообще могли существовать в этом месте. Это был мир мыслей и фантазий, законов и ограничений не присутствовало – это я поняла, когда ощутила ноющую боль в плече, а после, пожелав, чтобы она исчезла, узнала о пустоте болезненных чувств.

Когда я моргнула в очередной раз, желая, чтобы исчезла тошнота, то оказалась посреди черной пустоты, похожей на экран загружающегося фильма. Через мгновение пространство обрело очертания, схожие с углами комнаты. Правда здесь не было потолков или четких линий. Обернувшись, я заметила на одной из «стен» темного пространства мелькающие цифры обратного отсчета. То, о чем я думала, обретало «плоть». Только Билл, места которому не было в тот момент в моих мыслях, стоял спиной ко мне, уставившись на этот экран с цифрами.

– Эй, старик Билл, что смотришь? – голос мой прозвучал как-то весело и беззаботно, будто я забыла обо всем, что случилось. Да и чувства мои были легкими, простыми, словно я не знала опустошенности, боли утраты, скорби и ненависти. Я чувствовала себя младенцем, который не задумывается даже о собственных потребностях.

– Да вот, воспоминания нахлынули. Не люблю я такие моменты. –я почувствовала, как губы голограммы собственного тела расплылись в улыбке, стоило Биллу повернуться ко мне, отрываясь от темного экрана в черном пространстве. «99» превратилось в «98», а после и в «97» - это был довольно долгий отсчет времени для воспоминаний.

Улыбка на моем ненастоящем лице появилась от того, что старик вовсе не выглядел тем стариком, что путешествовал со мной последние месяцы. Билл предстал в темном пространстве бессознательного сознания тем самым «молодым» Биллом, встреченным отчаянной и потерявшейся мной посреди леса. Знакомый и важный для меня хруст сухой ветки прозвучал в голове, заставляя улыбнуться еще шире. Этот Билл не кашлял от каждой сигареты, его руки не дрожали от тяжелых предметов, а глаза были улыбчивыми и спокойными. Этот Билл был молод душой, он резво реагировал на подколки, отвечая с сарказмом, он поучал Тэда Крайтона и защищал станцию. Мне стало печально, что Билл, оставшийся в реальности,- это человек, который бросил все, сбегая в свой домик в лесу. Но я ли могу винить его в подобном? Едва ли.

– Почему цифры меняются так медленно? – подходя и останавливаясь рядом с Биллом, я смотрю на темный экран с мелькающими изображениями чисел. Все в этом бессознательном мире фантазии разнообразно и однотипно одновременно. Потолка не видно, а стены, чьи контуры не четки, походят на пол, который и полом-то назвать сложно.

– Не знаю. Может, я не уверен в том, что хочу увидеть?- смотря на экран пространства задумчиво протягивает Билл, доставая из нагрудного кармана болотной жилетки пачку сигарет той марки, какую курил в первое время после нашей встречи. Это была красно-белая коробочка, которую старик по привычке тряс, чтобы узнать количество оставшихся штук. Если звук был более громким, будто внутри было много места, Билл засовывал коробку обратно в карман, решая оставить на потом.

– Ты никогда не говорил о своем прошлом, - поддаваясь той же задумчивости, я перевожу взгляд на серый дым, чьего запаха вовсе не чувствую. Кажется, обоняние-бесполезная вещь в этом мире.

– Как и ты, впервые появившись на станции, -старик выдыхает в тот момент, когда цифры начинают меняться быстрее. Теперь уже «47».
– Только с приходом Крайтона мы все что-то о тебе узнали. Хотя любил я тебя и без прошлого.

– Я тоже любила себя без прошлого. – последняя цифра исчезла, а темнота вспыхнула белым светом, заставляя на мгновение зажмуриться. Когда я приоткрыла один глаз, то заметила лишь спокойного Билла, которого вовсе не тревожила белизна. После все внимание привлекло разноцветье и колоритность красок, расползающихся в пространстве, будто акварель по смоченной водой бумаге.

– Это детство, кажется, – с какой-то грустью в голосе произнес Билл, смотря на белое белье, что колыхалось на веревке, натянутой меж одного тонкого и большого дерева. Цветовая гамма этой картинки, которую дополняли тонкие голоса птиц, тихое журчание воды и шум ветра, запутавшегося в белье, состояла из сочного зеленого, небесного голубого, красной черепичной крыши, радужного упругого детского мяча, что стремительно катился к водной зеркальной глади, и едкого желтого цвета сорняковых растений, что россыпью окружили домик в конце еще малозаселенной улицы с водоемом. Завершил движущуюся картину, перебиваемую детскими возгласами и палящим солнцем, серый дымок от сигареты, что курила худая и высокая женщина с пышными курчавыми волосами и темными тонкими губами, след помады от которых оставался на сигарете, стоящая на крыльце. Она собиралась что-то крикнуть детям у водоема с мячиком, когда цвета вновь начали меняться.

– А это я ненавижу… - протянул Билл, когда краски стали тусклыми, серыми и состаренными, будто эти определённые оттенки были известны и ненавистны человечеству издавна. Но от них никак не могли избавиться, наступая на те же грабли. Картина больше начала походить на голое и обедневшее поле со вспаханной местами безжизненной землей. Откуда-то издалека донесся рой криков, когда старик махнул головой. – Нет, на этом закончим.

– Это что-то неприятное? – смотря на то, как краски вновь тускнеют, превращаясь в теперь уже белое пространство, я поглядывала на темные цифры, знаменующие конец «сеанса». На мои слова старик лишь слабо кивнул, отправляя окурок вниз, позволяя тому тут же исчезнуть, растворяясь в облаке дыма, доставая очередную сигарету. – Что теперь?

– Кажется, ты тоже решила посмотреть свою историю? – удивленно оборачиваясь, спрашивает седой Билл, взглядом указывая куда-то в сторону. Следуя его примеру, я замечаю на противоположной стене квадрат, схожий с тем же экраном, что после превратился в историю одной части жизни Билла, что заглотила нас на некоторое время. – Твой «экран» иной.

– Ага, - я только киваю, даже не зная, что мы увидим. На стене пространства просто мелькают полосы, которые то сужаются, то расширяются, чередуясь в цветах. В какой-то момент раздается громкий писк, и горизонтальные полосы превращаются в вертикальные, черно-белые. – Это не я сделала.

– Кажется, не ты.- после умозаключения Билла, на экране с застывшими, неподвижными полосами проявляются очертания чьего-то лица. Губы шевелятся как-то медленно, а глаза так же, тормозя, неосознанно моргают. За спиной человека, чье лицо оказывается совсем близко к экрану, виден женский силуэт, зажимающий рот ладонями. Кажется, это Лили, и ее тошнит, а может, она просто расстроена. А огромное лицо расплывающегося человека – это лицо Роба. Все немного ускоряется, и кто-то включает звук этого фильма. –Кажется, тебя ждут.

«Ну же…нись,.. давай… убью эту скоти…»-знакомый голос отрывками, но проникает сквозь писк, вызванные вертикальными полосами на экране. В какой-то момент мое тело будто подбрасывает вверх и мотает из стороны в сторону. Тянущая боль слабо ощущается в плече, а острая и неприятная на правой скуле. Какой-то странный звон заполняет голову.

– А как же ты, Билл? – волнение резко охватывает меня, когда странная субстанция, теперь имеющая облик киселя или чего-то схожего и липкого, врывается в пространство неизвестным образом, подхватывая голограмму тела, постепенно обретающую реальную плоть. Субстанция заполняет в этот раз не только голову, но и легкие, а рука отчаянно стараются ухватиться за жилетку Билла, который лишь мотает головой.