Мещане
Шрифт:
Перехватов пожал плечами.
– Пока можно только сказать, что сильное затемнение дыхания и сердце, кажется, не совсем в порядке.
– И что же, все это опасно?
– Нет, - протянул с важностью Перехватов, - аневризм в настоящее время, конечно, уж из ста человек у двух - у трех есть, а затемнение дыхания часто бывает от простого катара в легких.
– Кто ее, собственно, будет пользовать?
– допытывался Бегушев.
– Ординатор палаты и специалист по грудным болезням, - объяснил Перехватов.
"Слава богу, что не ты!" - порадовался Бегушев.
– А вы по каким болезням
– спросил он.
– Я по нервным и женским болезням, - отвечал Перехватов.
– Гм... гм!..
– произнес Бегушев не без значения. Перехватов подметил это.
– Я никак не ожидал, что вы будете принимать такое живое участие в madame Меровой, - поставил он ему, в свою очередь, шпильку.
– Ее отец у меня живет, - отвечал немного смутившийся Бегушев и, чтобы не остаться у доктора в долгу, присовокупил: - А вашей супруги как здоровье?
– Она здорова!
– сказал он притворно-равнодушным тоном и поспешил прибавить: - Вы желаете видеть больную?
– Прошу вас разрешить мне это!
– проговорил Бегушев.
Перехватов сам его повел к Елизавете Николаевне.
Бегушев глаз с него не спускал и очень хорошо видел, как Перехватов умышленно держал голову выше обыкновенного, как он наслаждался тем, что сторожа и фельдшера при его проходе по коридору вытягивались в струнку, а сиделки робко прижимались к стене.
"Этакое пошлейшее ничтожество!" - шептал мысленно Бегушев.
– Madame Мерова помещается в этой отдельной комнате, - сказал, наконец, Перехватов, показывая на одну из дверей.
Бегушев вошел в эту дверь. Доктор не последовал за ним.
– Ах, это вы, Александр Иванович!
– произнесла Елизавета Николаевна как-то стыдливо.
Бегушеву она показалась посвежей, и в лице ее не было тупого отчаяния...
– Спали ночь?
– сказал он, садясь около ее кровати.
– Спала отлично!
– отвечала Мерова.
– А кушать хочется?
– спрашивал Бегушев.
– Не знаю!
– произнесла Мерова.
– Но подумайте... Вам, может быть, в воображении что-нибудь улыбнется, и я сейчас же пришлю вам!
Мерова подумала.
– Нет, ничего не хочу; вы лучше посидите у меня, это мне лучше всякой пищи.
– Я буду сидеть у вас, сколько вы позволите!
– Вы знаете, сегодня ко мне входил Перехватов, очень любезно и внимательно расспрашивал меня.
– Он тут старшим доктором, - объяснил ей Бегушев.
– Зачем же отец поместил меня к нему? Он, пожалуй, уморит меня!
– Вас будет лечить не он, а другой.
– Ах, это старичок, который был у меня уж два раза; он добрый, должно быть... Я спросила Перехватова о жене его, и он сказал, что Домна Осиповна по-прежнему меня любит.
Бегушев на это промолчал.
– Как вы почувствуете себя хоть немного крепче, я перевезу вас к вашему отцу в мой дом.
Мерова нахмурилась.
– Мне это страшно, Александр Иванович.
– Почему?
– спросил он.
– Ах, потому что... Вы не знаете, что во мне происходит... Вы никогда не понимали меня.
– Чего не понимал?
– повторил Бегушев, начинавший приходить в смущение.
– Того, что я давно вас люблю!
– воскликнула Мерова.
Бегушев поник головой.
– Люблю с тех пор,
как увидела вас в первый раз в театре; но вы тогда любили Домну Осиповну, а я и не знаю хорошенько, что все это время делала... Не сердитесь на меня, душенька, за мое признание... Мне недолго осталось жить на свете."Что это, кокетство или правда?" - мелькнуло в голове Бегушева, и сердце его, с одной стороны, замирало в восторге, а с другой - исполнилось страхом каких-то еще новых страданий; но, как бы то ни было, возвратить Елизавету Николаевну к жизни стало пламенным его желанием.
– Вы не волнуйтесь; все устроится хорошо!.. Укрепитесь настолько, чтобы переехать ко мне, а там мы поедем с вами в теплый климат... солнце, море, спокойная жизнь...
Елизавета Николаевна слушала Бегушева с жадным вниманием.
– Значит, вам жаль меня?
– проговорила она.
– Более, чем жаль, и я устрою вашу судьбу прочно и серьезно, - сказал Бегушев.
Лицо Меровой окончательно просияло.
– Да, да!
– подтвердила она радостным голосом.
– Я знаю, какой вы добрый!.. Ну, поцелуйте меня.
Бегушев поцеловал ее. Она на этот раз прилипла своими губами к его губам и долго-долго тянула поцелуй, потом опустилась на подушки, глаза у ней почти совсем закатились под верхние веки. Бегушеву она показалась в эти минуты очаровательно хороша!
– Вот дайте мне этих капель, что на столе стоят... Доктор велел мне их принимать, когда я очень взволнуюсь.
Бегушев дрожащей рукой накапал в рюмку показанное на сигнатурке число капель и подал их Меровой.
– Вы уезжайте, друг мой, от меня, - начала она, жадно выпив капли.
– Вы слишком много принесли мне счастья: я непременно хочу выздороветь - для себя и для вас. Господи, хоть бы один день еще прожить такого счастья...
Вошедшая сиделка прервала их объяснение.
– Прощайте, мне сейчас мушку будут ставить!
– продолжала Мерова заметно ослабнувшим голосом и вместе с тем улыбаясь.
Бегушев сначала повиновался было и вышел; но, будучи не из таких характеров, чтобы терпеливо ждать чего-нибудь, он не мог удержаться и снова возвратился к Меровой.
– Елизавета Николаевна, есть у вас силы сегодня же переехать в мой дом? Там уход будет лучше за вами, - проговорил он с поспешностью.
– Есть, - отвечала та и, махнув рукой стоявшей около нее сиделке, сказала, что она не будет ставить мушки.
– В таком случае я сейчас распоряжусь, - подхватил Бегушев и, выйдя в коридор, прямо встретился с проходящим важно Перехватовым.
– Я Мерову перевожу к себе и желал бы пригласить навещать ее того доктора, который начал ее лечение, - сказал он ему.
– Tout de suite!* - отвечал с несколько злой усмешкой Перехватов, а затем громко и строго сказал следовавшему за ним фельдшеру: - Позвать сюда ординатора шестой палаты!
______________
* Сейчас! (франц.).
Ординатор пришел. По его скромной и умной физиономии Бегушев заключил, что он не шарлатан. Ординатор действительно был не шарлатан, а вымятый и опытный больничный врач, и между тем, несмотря на двадцатипятилетнюю службу, его не сделали старшим врачом - за то только, что он не имел той холопской представительности, которой награжден был от природы Перехватов.