Меткий стрелок
Шрифт:
Пустота ранчо давила на плечи тяжелее свинца. Я прошелся по опустевшим комнатам, прислушиваясь к скрипу половиц под сапогами. В гостиной еще витал запах Эмми — смесь полыни и лаванды. На кухонном столе осталась забытая кружка с засохшим чайным настоем. Так! Возьми себя в руки, тряпка!
Первым делом отправился к Звездочке. Конюшня встретила запахом сена и теплым дыханием кобылы. Лошадь встрепенулась, ткнулась мордой в ладонь, выпрашивая угощение.
— Голодная, моя красавица? — Я вытащил из кармана соленый сухарик, припасенный еще Эмми. Лошадь аккуратно
— Вот так, подруга. Теперь ты тут главная, — пробормотал я, проверяя подковы. Одна болталась — пришлось подбить вышедшие гвозди молотком. Звук ударов разносился по конюшне, словно барабанная дробь в пустом зале.
Потом вспомнил про ожерелье. Вышел к воротам, перебирая в пальцах медвежьи когти. Прямо четки какие-то. Привязал шнур к верхней перекладине, чтобы амулет болтался на ветру. Солнце блеснуло на резьбе, и на миг показалось, будто тень промелькнула за холмом. Вождь Текумсех? Или просто койот? Плечо ныло, напоминая о ране. Плюнул, вернулся в дом.
В кладовой нашел солонину — жесткую, как камень. Пришлось отпилить ножом пласт, замочить в воде. Пока мясо отмокало, растопил камин. Сухие дрова взял из запасов Бадди. Огонь зашипел, вылизывая поленья языками. Я сел на корточки, грея ладони. Пламя метались, словно пытались сбежать из камина.
Солонина, пропитавшись водой, все равно напоминала подошву. Обвалял ее в муке, сходил на ледник, взял масла. Бросил все на сковороду. Жир зашипел, запах дыма смешался с ароматом черствого хлеба, который я разогрел на углях.
Из погреба притащил банку бобов — фирменный рецепт Бадди. Открыл, сморщился: пересоленная гуща ударила в нос. Но голод заставил наложить полную тарелку. На кухне в серванте стояла бутылка «Шато Сите». Один в один та самая, что мы пили в первый раз.
Пробка поддалась со скрипом. Вино пахло дубом и ягодами. Налил в жестяную кружку — хрусталя у Беллов просто не было. Первый глоток пролетел незамеченным, зато второй сгладил горечь мяса.
Ночь опустилась быстро. Я забрался на чердак, откинул люк в крыше. Звезды здесь были ярче, чем в России — будто кто-то рассыпал алмазы по черному бархату. Где-то далеко завыл койот. Звездочка ответила тихим ржанием. Прислушался: не слышно топота копыт, криков. Только ветер шелестел ожерельем на воротах, напевая забытую песню прерий.
Спустился вниз, проверил замки. Кольт положил под подушку, хотя верил — амулет банноков отпугнет чужих. Перед сном достал из сундука письмо Пинкертона. Маргарет Корбетт смотрела с фотокарточки надменным взглядом. Или мне так только казалось?
— Где ты сейчас? — пробормотал я, проводя пальцем по желтеющей бумаге. — И кому ты нужнее — мне или твоему дяде?
Укрылся одеялом, пахнущим Эмми. Сон не шел. В ушах звенела тишина. Даже мыши, обычно шуршавшие за стенами, затаились. Лишь часы Бадди отсчитывали секунды мерным тиканьем.
— Нина, — прошептал я в темноту. Но ее лицо уже растворялось, уступая место рыжим волосам и голубым глазам.
Камин догорал, оставляя угли. Я долго ворочался, но потом все-таки заснул.
Глава 6
Утро
началось с тревоги. Следы у ворот ранчо были свежими — десяток лошадей, может больше. Копыта втоптали в грязь узор, словно кто-то выписывал руны. Я присел, трогая пальцем отпечаток: края четкие, земля еще влажная. Ночные гости. Банноки? Или люди судьи Дауни? Звездочка нервно била копытом у конюшни, чуя опасность.Если бы это были «судейские», то бы не ушли так просто. Значит, краснокожие.
— Спокойно, девочка, — бросил я лошади горсть овса, чтобы отвлечь. Сам крутанул вычещенный Кольт, засунул его в кобуру. Снял повязку с шеи, подвигал правой рукой. Хорошо, что пуля прошла вскользь и не ударила в кость. Рука уже двигалась вполне привычно, боль практически не беспокоила.
Я снял ожерелье Текумсеха с ворот, обмотал вокруг запястья. Когти царапали кожу, напоминая: «Ты не здешний!». Осталось только заседлать лошадь и запереть ранчо.
Дорога в Джексон Хоул пролегла через высохшее русло реки. Звездочка шла шагом, уши прижаты — чуяла то же, что и я. Воздух пах гарью. На горизонте, над городом, висела серая пелена. Не тучи — дым.
Первая баррикада встретила меня на въезде в город. Повозка, перевернутая на бок, обложенная мешками с песком. За ней — трое ополченцев с винчестерами. Один, подросток лет шестнадцати, дрожал так, что ствол его ружья танцевал в воздухе.
— Стой! — крикнул седой бородач в выцветшей куртке. — Куда прешь?
Я огляделся. На окраине дымился обгоревший дом, в нем засело сразу несколько стрел. Но остальные постройки были целыми и невредимыми.
— К шерифу, — ответил я, подняв пустые руки вверх.
— А ты кто такой?
— Итон Уайт. Спросите Мак-Кинли — он знает.
Бородач хмыкнул — Ааа, ганфайтер!
Потом кивнул подростку:
— Беги, предупреди шерифа.
Пока ждали, осмотрел укрепления. Город превратился в крепость: окна домов заколочены досками, на крышах — бойницы из мешков. На перекрестке высилась импровизированное «БМП»— повозка, закрытая щитами. Между ними торчал ствол гатлинга. *Неплохо для захолустья*, — подумал я.
Шериф появился через десять минут. Его «печеное» лицо было серым от усталости, глаза ввалились. Увидев меня, он резко остановился, рука легла на кобуру.
— Джон Доу, — процедил он. — Или Уайт? Или как там тебя, врун?
— Можете звать меня «Тот, кто прикончил Блейка», — ухмыльнулся я. — Слышал, судья до сих пор ищет его убийцу? Правда, уже в гораздо меньшем составе. Кстати, вы мне еще должны двести долларов за Джесси.
Мак-Кинли плюнул под ноги, шагнул ближе. От него пахло виски и порохом.
— Ты мне врешь с первой встречи. Имя, история, даже проклятый акцент… — Он ткнул пальцем мне в грудь. — Но сейчас мне насрать. Город на осадном положении. Банноки сожгли три фермы за ночь и один дом у нас. Если ты здесь не за тем, чтобы стрелять — вали.
— А если за тем?
Шериф замер, изучая мое лицо. Потом кивнул на баррикаду:
— Тогда проходи. Но учти: если судья Дауни увидит тебя раньше, чем индейцы — твой скальп будет висеть на ратуше. И не видать тебе твоих двухсот долларов.