Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Выпуск 5: Методы изучения взаимозависимостей в обществоведении

Та катастрофа, о которой мы говорим, – по определению невидима, ибо сама по себе «модель человека» не принадлежит к физическому миру, но существует в пространстве ментальной реальности, которая, в свою очередь, обусловливает все наши действия в физическом пространстве. Однако тот факт, что она невидима, не означает, что она не реальна, – наоборот, она реальна в высшей степени, ибо касается каждого человека, чья жизнь попадает на момент онтологического разлома. Проблема заключается в том, что об этой «невидимой катастрофе» практически невозможно говорить, – попросту для этого не хватает языка, не хватает инструментов социальной рефлексии, хотя сам факт этой катастрофы, бесспорно, ощущается большинством живущих.

Удивительный пример поэтической рефлексии рассматриваемого мной феномена можно найти у александрийского поэта Паллада, жившего в эпоху окончательного торжества христианства в античном мире [см.: Ирмшер, 1956]. Высказывая очевидное и, в общем-то, банальное суждение о том, что «греки» (т.е. люди, разделяющие языческую модель мира) уже давно «умерли» или «погрузились в сон» (или, как мы бы сейчас сказали, «потеряли себя в мире»), поэт завершает его странной и удивительной догадкой – «а может, живы мы, да только жизнь мертва». Это парадоксальное высказывание мне представляется очень глубокой социально-философской интуицией, имеющей самое непосредственное отношение к рассматриваемой нами проблеме «невидимых катастроф». Что значит – «жизнь мертва»? Если мы присмотримся к этой метафоре повнимательнее, мы увидим в ней нечто гораздо большее, чем поэтический софизм. «Живая жизнь» – это жизнь в своем естественном, органическом развитии, это жизнь, которая имеет будущее и стремится к некоей удаленной точке, к невидимой цели. Иными словами – это органически протекающий процесс, движимый внутренней «эмбриональной волей». Говоря биологическим языком, «живая жизнь» – это сила эмбрионального поля, вовлекающего клетки в естественный рост и формообразование. Применительно же к социальным материям «живая жизнь» – это естественное развитие и эволюция модели человека в определенном социуме. Но что значит – «жизнь мертва»? Исходя из элементарной логики метафоры, «мертвая жизнь» – это жизнь без будущего, т.е. ситуация, когда естественное развитие процесса уже невозможно. Некий процесс еще движется по инерции, но его развитие уже прервано. Движение еще есть, но оно уже «мертво». Внешний наблюдатель не может этого видеть – чтобы это осознать, нужна определенная историческая перспектива, но человек «внутри ситуации» осознает, что нечто изменилось: «умерла жизнь». Это ощущение очень трудно выразить, но легко почувствовать – так, смертельно больной человек чувствует близость своего конца, что бы ни говорили ему оптимистичные медики.

Ощущение «незримой катастрофы», т.е. «слома» модели человека, и есть ощущение того, что «жизнь мертва»: попросту говоря, представления о том, что представляют собой человек и окружающий его социальный мир, уже «не работают», уже не соответствуют действительности. Социальная реальность перестает казаться ясной и органичной, она становится непонятной и пугающей, ведь ее «правила» – неясны. И до того момента, как эти правила прояснятся, т.е. станут «живыми», окружающая человека когнитивная реальность будет «мертва».

Теперь мы готовы к тому, чтобы обратиться к ясным историческим примерам «невидимых катастроф». Эпоха, в которую мы живем, могла бы быть тому блестящим примером, однако ей не хватает ясности – пока что, к счастью, мы еще не видим финала той драмы, по окончании которой зрители чаще всего остаются «без шуб и домов», приобретая в обмен на них нечто новое (я вновь имею в виду смену модели человека). В качестве двух примеров таких катастроф мы избрали две исторические ситуации, определившие во многом пути развития европейской модели человека. Наша цель – попытаться выхватить взглядом тот момент, когда эта смена модели человека, а также последовавший затем онтологический и социальный слом стали неотвратимы, произойдя задолго до того момента, когда случилось формальное, историческое событие.

Конец ознакомительного фрагмента.