Меж двух мгновений Вечности (часть первая и вторая)

Поль застыл и напрягся. Он всегда поступал так, когда готовился принять указание.

– Когда он появится здесь, надо будет ставить на стол две чашки. Относиться к нему надо будет так же, как ко мне. Выполнять его указания, как мои. Ты меня понимаешь?

Поль ответил фразой, которая означала, что указание принято к сведению.

– Хорошо. Иди. Можешь посмотреть телевизор.

"Телевизор" он сказал по-французски. Интересно, понял ли? К телевизору Поль пристрастился неделю назад. Антуан научил его включать аппарат и перебирать программы. Впрочем, он оставил ему их только три. Новостную, детскую и ту, где демонстрировались легкие развлекательные фильмы, большей частью музыкальные.

Вечером приехал Дюпон. Специально для того, чтобы полюбоваться на изменения, происходящие с бэром. Он только головой покрутил, когда увидел его, застывшего напротив экрана и поглощенного созерцанием мультика про Марсупилами. Поза Поля была напряжена, всё внимание сосредоточено на экране, где прыгало по веткам джунглей существо, отдаленно напоминающее леопарда.

– Биологический робот, в отличие от механического, не реализуется в своем прямом назначении, - изрек он глубокомысленно.
– В нем заложена возможность для развития. Интересно, что он понимает? Для чего смотрит?

– А мы потом у него спросим, - ответил Антуан, осторожно прикрывая дверь в комнату Поля.
– Меня самого это очень интересует. И настораживает.

– Что настораживает?
– заинтересовался Дюпон.

– Развитие, если оно направленное и контролируемое, это хорошо. Но есть ещё и скрытый процесс. Я хочу знать, как это всё, - он сделал круговое движение рукой, - на него влияет. То, что привносит информацию независимо от нас. Вот он смотрит детский фильм, и что?

– Смотрит с интересом, однако. Как ребенок. Жалко, что у вас нет детей, Антуан. Интересно, как бы он повели себя с детьми?

– У меня и жены нет. Дети, значит и жена. А это уже эксперимент надо мной. - Засмеялся Антуан.
– А если серьезно, вы подали хорошую идею. Я пытаюсь воздействовать на него различными способами. И ввести его в детское общество - совсем неплохой ход. Но есть опасение: вдруг в нем проснётся функция бойца. Мы ведь не знаем, насколько надежно она блокирована. Одно дело, если он ночью перережет горло мне, совсем другое, если пострадают и дети.

– Я как раз хотел спросить, не боитесь ли вы ночевать с ним под одной крышей?

– Побаиваюсь, конечно. Но я принимаю некоторые меры безопасности.

– Да, не расслабляйтесь. Никто не знает, что у него внутри. Этот ваш бэр, конечно, уникум, раз уж в нём удалось блокировать программу убийцы. Но насколько надежна эта блокировка, неизвестно.

– Это я тоже хочу проверить в ходе моего эксперимента.

– Чёрт возьми, Дампьер! Вы собираетесь его провоцировать?! Вы самоубийца!
– И хотя в голосе Дюпона будто бы прозвучала тревога, взглянул он Антуана с едва скрытым одобрительным интересом. Явно следующим вопросом должно было стать: "А как вы собираетесь это устроить?" - однако он сдержался. Скорей всего, он только отложил этот вопрос. Но ненадолго, потому что откладывает надолго, было бы неразумно, поскольку информация в случае неудачи эксперимента может стать недоступной - некому будет рассказать. А, может быть, Дюпон ожидал, что Антуан разговорится и выдаст ему это сейчас сам. Такой вариант - естественный и этичный - был бы самым удобным. Но Антуан, хорошо знающий своего шефа, усмехнулся про себя и подумав по-русски: "Обойдешься, старый хрен", - назло ему говорить ничего не стал. Дурная примета. И перевёл разговор на другое.

– Вы же обратили внимание, что мы с ним здесь живем одни? Заботы об уборке и обслуживанию взял на себя Поль, а кофе я готовлю сам. Представляете, какая экономия на прислуге? Вы пейте кофе, шеф. Не отвлекайтесь от удовольствия. А потом мы с вами закурим, и тогда поговорим о делах.

Он позвонил в серебряный колокольчик, приобретенный в комиссионном магазине, но по умолчанию представлявший собой фрагмент былой роскоши графского состояния. Дюпон посмотрел на него с интересом, ожидая продолжения. На зов явился Поль и, наклонив голову, вдруг просипел что-то, очень напоминающее "мсье?". И даже отзвук вопросительной интонации послышался в этом обращении.

– Поль, будьте любезны, - обратился к нему Антуан изысканно вежливо, как обращаются в исторических фильмах лица высокого происхождения к прислуге, - подать курительные принадлежности.

Поль вновь наклонил голову и исчез за дверью, но почти сразу же появился, неся перед собой поднос с початой коробкой сигар, изящными стальными щипчиками, большой и несколько потертой, что намекало на её наследственное происхождение, золотой зажигалкой. В центре громоздилась деревянная рогатюлина в виде ружейной пирамиды времен Наполеоновских войн, в которой устроились три курительные трубки разной формы и цвета, а в проеме прятался небольшой холщовый кисет, украшенный вышитой золотой ниткой латинской монограммой. Всё это было водворено на столик у камина. Придвинув к нему два массивных кресла, Поль скользнул к окну и приподнял на треть раму, зафиксировал её и, отойдя к двери, обратил свою плоскую, розовую, словно ладонь, физиономию к Антуану и его шефу.

– Спасибо, Поль. Вы можете быть свободны, - кивнул ему Антуан.

– Только что ножкой не шаркнул, - хмыкнул вслед бэру Дюпон. То ли осуждающе, то ли восхищённо.

– В аристократических домах подобные антраша неприняты, - небрежно бросил Антуан и стрельнул в гостя едким, веселым взглядом.

Но тот, кажется, не заметил. Оценивающе посмотрел на коробку с сигарами, извлёк оттуда одну и взял щипчики. Антуан картинно замер рукой перед пирамидкой с трубками, делая вид, что выбирает. Наконец, словно бы решившись, вынул из ячейки ту, которую всегда и курил - изящную, темно-бордового цвета с изогнутым мундштуком. Некоторое время в образовавшейся тишине они совершали обряд прикуривания. И вскоре по комнате поплыл медяный запах - производное тления хорошего табака. Антуан и курил-то большей частью ради этого запаха. То же самое у него было и с кофе. Пил он его очень редко и только потому, что с детских лет кофейный запах будоражил и волновал его. Как, впрочем, и запах табачного дыма. Эти сладостные ароматы были непременными составляющими образа отца и матери. Дома. Семьи. Детства. Того, чего сейчас у него не было. И все взрослые годы - годы холостяцкой неустроенности - они подпитывали романтическое настроение, чахнувшее в толчее суровых будней.

"Всё-таки, - думал он иногда, - солдата во мне больше, чем аристократа. Но оно и правильно. Аристократическая у меня только родословная - чужое прошлое, а солдатское - моё настоящее". Но перед внуком докера Дюпоном, Антуан с удовольствием разыгрывал (кстати, неизвестно ещё кто из них больше получал удовольствия от этой игры) роль отпрыска древнего, разорившегося рода, демонстрируя утонченный аристократизм, вынужденный уживаться с повседневным, бытовым окружением.

– Переберёмся к камину, - предложил Антуан.
– Там не так дует от окна.

Некоторое время они молча курили, получая удовольствие. При этом Антуан получал особое удовольствия, поскольку позволял себе перекуры крайне редко. Образ жизни, требующий хорошей физической формы, не позволял превратить курение в привычку.

– Что это за сигара?
– поинтересовался Дюпон, покрутив тлеющую "торпеду" в пальцах.

– Любимая сигара мистера Черчилля.
– отвечал Антуан небрежно.

Был здесь, несомненно, какой-то подвох, иначе не стал бы он пристраивать к ответу предисловие.

– "Ромео и Джульетта"?
– предположил Дюпон. Ему показалось забавным назвать именно этот сорт сигар, несомненно, входящий в десятку лучших и ценимый Черчиллем, но очень уж нелепый по названию.

– Не угадали, шеф, - ответил Антуан, попыхивая трубочкой, - Погарские сигары. Не слыхали о таких?

– Что-то кубинское?

– Русское.

– В России крутят сигары?
– изумился Дюпон.

– Представьте себе. В городке Погар. Сталин подарил Черчиллю погарские сигары во время Тегеранской конференции. И мистер Черчилль выкурил три ящика.