Между ангелом и бесом

Он в сердцах сплюнул и побежал догонять невесту. Про болтающегося в воздухе трактирщика он совсем забыл. Тот несколько раз стукнулся о трубу, но потом все же полетел вслед за Альбертом.

Аминат рассмеялся, глядя вслед удаляющейся парочке, и помог Гуче снять злосчастный хомут.

— Тебе не кажется, что где-то горит? — спросил он, поддерживая черта,— Паленым несет.

— Чердак горит.— Гуча принюхался.— Тушить надо!

Волшебник щелкнул пальцами, и над крышей по­явилась полновесная грозовая тучка. Дождик намо­чил крышу.

— Не туда поливаешь, ты голову туши — уже ка­пюшон тлеет?

Отшельник передвинул тучку и подставил голову под дождь.

— Как я понял, чердак — это голова? — спросил он.

— Правильно. Сейчас еще должны крякнуть утки.— И точно, полянку усыпали свежеподстреленные утки.

Отшельник взял одну, что-то пробормотал, и по поляне поплыл аромат жареного мяса. Птица по­крылась хрустящей золотистой корочкой.

— Крякнули, говоришь,— пробубнил старик, пережевывая утятину.— Надо будет запомнить. О, а это что?

Аминат нагнулся, поднял с земли чистенький беленький череп и, задумавшись, уставился в пустые глазницы.

— Я его где-то видел.— Он снова задумался.— Нет, не вспомню, но больно уж у этого жмурика знакомая физиономия!

Полянка тем временем заросла коноплей, в центре появился разбойничий лагерь с тощим атаманом. Разбойник сидел на худой лошаденке, которая по­чему-то была привязана к гнилой коновязи. Потом на фоне нищего притона появился мускулистый па­рень с глупой мордой бычка-опойка и грустно за­мычал.

— Чайник, травка, яма, бык,— прокомментировал эти чудеса черт.— Чайник — это череп, яма — во­ровской притон, тот парнишка с глупым лицом — бык, а травка, она и в Африке — травка.

— Шалит кто-то, ох шалит! — Аминат щелкнул пальцами — и все исчезло.

— Ты знаешь, что случилось? — вскинулся Гуча.

— Все проще пареной репы,— сказал отшельник и тупо уставился на неаппетитный овощ, появив­шийся у него в руках.— Кто-то забрался в мою башню и по глупости открыл заслонку. Хочешь репку? Па­реную?

— Да на кой мне твоя репа! Она мне и сырая не нравится, а пареную тем более есть не буду, даже если сама в рот полезет! — Репа выскочила из рук Амината и оказалась у Гучи во рту.

— Вот гадость-то, тьфу! Все забываю, что за словами следить надо. О какой заслонке ты говорил? Меж параллельными, что ли?

— Ты лучше спроси, о каком недоумке я говорю!

— А что спрашивать? Это сынок мой шалит, Аполлоша. Говорят, он первый озорник в Иномирье. — Черт покраснел и отвел глаза.— Вот только случится если что с мальцом, то не снести мне головы! Непобедимая мне ее отрубит!

— Да, Брунгильда — женщина серьезная, только вот даже такой умный ребенок, как ее сын, с заслонкой не справится. Ее еще мой дед ставил. На века закрывал, чтобы прохода не было. Только ма­ленькую щелочку оставил, с игольное ушко,— для волшебства.

— Да что за проход? — снова повторил вопрос Гуча.— Меж параллельными мирами?

— Параллельные, перпендикулярные, наклон­ные — какая разница! Не в том суть.— Аминат по­смотрел на белые облака и улыбнулся.— Вот видишь облака?

— Вижу.

— Красиво?

— Красиво!

— А если в эти красивые облака на Гризеллиной метле залететь? Как оно будет?

— Сыро,— ответил черт, не понимая, к чему кло­нит отшельник.

— Правильно, будет сыро,— Аминат немного помолчал, глядя на небо.— А теперь представь, что весь мир от самой земли покрыт такими вот красивыми облаками. Жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках…

— Жутко. — Гуча поежился, живо представив такое существование.

— Так вот, тот мир — как облако.

— Что, так же сыро?

— Нет. — Отшельник снова посмотрел на небо, полюбовался пушистыми белыми облаками и вздохнул: — Так же нехорошо. Жить, конечно, можно, но…

— Но жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках… — бормотал Гуча.

На полянку опустились тучки, окружили избушку, сидящих на крыльце мужчин и бутылку с настойкой меж ними. Одежда на собеседниках сразу пропиталась сыростью, борода Амината намокла и потяже­лела а черт, хватив полную грудь густого, словно кисель, тумана, поперхнулся и закашлялся.

— Что это?

— Облака,— просто ответил отшельник.— А ну, брысь отсюда!

Тучки стали беленькими котятами и, обиженно мяукая, бросились врассыпную.

— Ну и кто мог такое сви...

— За словами следи. — Аминат закрыл рот неос­торожному Гуче широкой ладонью. — Устал я уже этого безобразия! Думаешь, легко все это в порядок приводить? А что в мире творится — даже предста­вить боюсь! Вот трактирщик — ну купил жене пояс верности в подарок. Так ведь мало мужику показа­ть он еще и замок навесной на него приспособил. Не смейся, я серьезно — амбарный замок купил. А какой женщине такой подарок понравится?

— Я представляю, как Басенька разъярилась! — расхохотался Гуча.

— Не, ты не представляешь! Вот Альберт мне рассказывал, но такими словами, что я толком не понял!

— А почему он вдруг невесомым стал?

— Потому что когда у Басеньки устала рука, она сказала: «Чтоб тебя ветром сдуло». Его и сдуло.

—А рука от чего устала? — не унимался смешливый черт.

— Подарком по голове колотить — бельишко само не легонькое, а с полупудовым замком в комплекте совсем неподъемное для женских ручек!

— Насмешил.— Черт помрачнел.— Так ты говоришь, парнишка не мог сам заслонку убрать?

— Нет, точно не мог. — Тут не только сила нужна, но и знание магии. Хотя бы начальное, но необходимо, — объяснил волшебник Аминат.— Интересно, кто 6ы мог это сделать?

— Выходит, что этот мошенник не совсем удрал, — подумал вслух Гуча. — Получается, что он все-таки немного колдун.

— Кто?

— Тентогль. Встречал такого? Сухонький такой мужичонка, с бородкой — описал преступника очевидец событий во Фрезии.