Миграции

— Потому что мне кажется, не надо тебе больше искать.

Я низвергнута.

— Рано или поздно я ее найду.

— Фрэнни, она не хочет, чтобы ее находили. В противном случае зачем так все тебе затруднять?

Я качаю головой — в груди давит и распирает. Ьм» Если бы она хотела тебя видеть, сама бы вышла на связь.

— Найл, послушай, — произношу я насколько могу спокойно. — Эта моя тяга к странствиям… может взять надо мной верх. — Мне важно, чтобы он меня выслушал. — Если я тебя оставлю, если мне придется уйти, пожалуйста, пообещай, что будешь ждать моего возвращения, будешь ждать меня, а если ожидание затянется и больше ты ждать не сможешь, пообещай приехать, отыскать меня и заставить вспомнить.

Он ничего не говорит.

— Обещаешь?

Он медленно кивает:

— Да. Обещаю.

— Будешь ждать?

— Всегда.

— И найдешь меня во что бы то ни стало?

— Нашел бы и без твоих просьб, милая.

Песня завершается, тяжкий груз сваливается с груди. Безымянная боль. На ее место приходит облегчение, глубинное, до самых костей, и любовь. Мы заказываем еще выпить и больше ни о чем не говорим, я бы слушала эту музыку часами, но у Найла другие планы. Мы едем на велосипедах к одному из причалов — там ждет катерок с мотором. У меня расширяются глаза, когда муж жестом предлагает мне подняться на борт. Я гадаю, нанял ли он эту посудину, или мы ее угоняем. Мне все равно. Дрожь восторга пробирает меня в тот миг, когда мы выходим на темную воду. Идем вдоль берега к северу, луч маяка описывает бесконечные круги. Соленый запах моря, шорох прибоя, колыхание волн и черная пропасть морских глубин, их верховая тьма там, где они, слегка мерцая, соединяются с бархатисто-чернильным небом. Звезды отражаются в воде, и мы будто бы плывем по самому небу: нет ему конца и края, нет конца и края ни морю, ни небу, они мягко сливаются в одно.

Найл слишком быстро пристает к берегу. Мы карабкаемся по скалам, он вытягивает катер на сушу. Прижав палец к губам, просит меня не шуметь, мы крадемся вдоль берега, и вот перед нами разверзается устье пещеры. Поверх гула ночных волн я слышу что-то еще. Множество звуков. Сперва мурлыканье, потом трели, их сотни: эхо песни. Сердце колотится, а мы продвигаемся все дальше в пещеру. Меня обволакивает запах, терпкое землистое тепло. Найл отыскивает мою руку, тянет к земле, шепотом велит лечь на живот. Камень шершав и холоден, но шум над нами нарастает, во тьме появляются силуэты, тени. Мне приходит в голову: летучие мыши — похоже на трепет их крыльев.

— Кто это? — спрашиваю я.

— Жди.

И вот тучи на небе расходятся, пещеру заливает свет почти полной луны, обрисовывая их серебром. Сотни птиц на гнездах, они порхают, щебечут, перекликаются, целое море черных перьев, изогнутых клювов и блестящих глаз: целый мир.

— Буревестники, — шепчет Найл. Подносит мою руку к губам: — С годовщиной тебя.

И я понимаю, что никакие слова нам никогда не понадобятся, все уже сказано, перед нами — безбрежность любви и ее самые потайные глубины. Я целую его, прижимаюсь к нему, и мы замираем, вглядываясь и прислушиваясь к этим прекрасным созданиям, и на несколько темных часов нам удается сделать вид, что и мы из их числа.

Почти рассвело, когда он берет эту ночь и губит ее единственной пригоршней слов — так губят почти все на свете.

Мы снова на берегу, бредем от катера к скалам. Морская вода плещет о голени. Нас окутало серым.

— Фрэнни, — произносит он, и я поворачиваюсь к нему с улыбкой. Ему воды по колено. Он держится за борт катера. Кожа пепельного цвета. — Я ведь тоже искал, — говорит Найл.

— Что?

— Только иным способом. Я никак не мог понять, почему ты не навела справок в полиции.

Улыбка спадает с моего лица.

— Ты ее не нашла, потому что она взяла фамилию твоего отца. По документам она была Стюарт, а не Стоун.

Он подходит поближе, сохраняя расстояние между нами: что-то мешает ему заполнить этот последний пробел.

— Милая, — произносит он с невыразимой нежностью. — Ты знаешь, что произошло. Ты помнишь?

Помню ли я?

Нет.

Но можно туда вернуться, правда? Вернуться в те времена, в те потаенные места.

Я могу раз за разом возвращаться в бревенчатый домик у моря. Раз за разом звать ее по имени. Раз за разом смотреть на ее тело в петле.

— Ох. — Я делаю вдох, мир мутнеет.

— Она тебя не бросила, — произносит Найл, вот только он не прав. — Она умерла.

Я киваю, один раз. Да. Теперь я это знаю. И где-то в душе знала это всегда. Как знала очертания ее распухшего лица, красноту выкаченных глаз, лиловые синяки на коже. Знаю, какими грязными были ее ступни — без опоры, туфель и носков. Хотелось их прикрыть, чтобы не мерзли. Дом этот был таким холодным.

Ноги слабеют и бесславно опускают меня в воду. Как же забавно, что такая важная вещь с такой деликатностью выскользнула у меня из памяти. Как падает трепещущий лист.

Что еще я потеряла, отпустила в свободный полет?

— Фрэнни, — произносит Найл. Я вижу: он стоит рядом со мной на коленях. Лицо расплывчато, прекрасно — и больше не лицо чужака.

— Вспомнила, — произношу я, и он прижимает тепло к моему холоду, губы к моим глазам, и я с такой силой ощущаю его знание. Уйду я сейчас или через десять лет, здесь для меня уже все кончено.

23

НА БОРТУ «САГАНИ», СЕРЕДИНА АТЛАНТИКИ. СЕЗОН МИГРАЦИЙ

— Пока вы здесь, — говорю я.

Все члены экипажа оборачиваются и смотрят на меня. Мы только что закончили завтракать в кают-компании — все, кроме нашего нелюдимого капитана.

Я прочищаю горло: не хочется этого произносить.

— Ну, давай уже, — подначивает меня Бэзил. — Судно разваливается на куски, если ты вдруг забыла.

— Аккумулятор в ноутбуке снова разрядился, и на сей раз перезарядить его не от чего.

В воздухе потрескивает боль. Это должно было случиться, но, произнеся это вслух, я убила у экипажа остатки надежды.

— Но все не так, как в прошлый раз: это не значит, что птицы утонули, — пытаюсь я уговорить и их, и себя. — Просто мы их больше не видим.

Дэш обвивает рукой любимого — Малахай делает отчаянные усилия, чтобы не сорваться при всех.

— Эннис считает, что это неважно, — произношу я еще тише. — Говорит, что знает, куда они летят.

— Эннис, на хрен, свихнулся, — заявляет Бэзил. — Не пройдет он по незнакомым водам. Да и никто не пройдет.

Это звучит уже не в первый раз. Вся команда на взводе от переживаний — их выбили из колеи незнакомые воды и поломка оборудования.

За советом я обращаюсь к Анику, но глаза его устремлены куда-то вдаль.

— Дела все хуже, — докладывает Лея. — Водный насос отказал, то есть нам не запустить опреснитель, питьевой воды осталось максимум на пару суток.

— Ах ты, господи. — Дэш роняет голову на стол.

— Ну, тогда все ясно, — подытоживает Бэзил. — Мы в жопе.

— И что нам делать? — спрашивает Мал. — Птицы птицами, а нам нужна вода.

Бэзил встает и начинает с агрессивной энергичностью мерить кают-компанию шагами.